Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
– С вами собаки?
– спросил прусский служащий.
– Вот билеты на них, - сказал Дандре.
Служащий окинул взглядом вагон: обе собачки ничем не выдавали себя. Он посчитал, что они в боксе, и удалился.
Раздался гудок. Поехали. На станции Экс-ла-Шапелль появился другой служащий.
– Ваши билеты, - попросил он.
Билеты были предъявлены.
– Очень хорошо; с вами собаки?
– Вот билеты на них, - сказал Дандре.
Ознакомившись с ними, служащий, вне сомнений, хотел уже уйти, как его предыдущий коллега, когда Душка, понимающая, конечно, что вопрос касался ее, высунулась из шалей и кружев, где она была погребена, и зевнула перед пруссаком нос к носу.
– С вами собаки!
– повторил он почти в угрожающем тоне.
– Вы это прекрасно знаете, поскольку вот они, билеты на них.
– Да, но собаки не могут находиться в вагонах вместе с пассажирами.
– Почему?
Несомненно, что мы тотчас услыхали бы объяснение слов достойного служащего, но раздался гудок, и поезд тронулся. Еще немного пруссак оставался висеть на подножке, остервенело повторяя предписание: «Собаки не могут ехать в тех же вагонах, что и пассажиры».
Но, наконец, наступил момент, когда, рискуя прибыть в Кельн, как ты - в Понтуаз, он вынужден был спрыгнуть.
На протяжении всего перегона наш разговор вращался вокруг одного и того же: «Почему в Пруссии собаки не могут ехать в тех же вагонах, что и пассажиры, а во Франции могут?» Никто из нас не был достаточно силен, чтобы решить этот вопрос. На первой же станции, едва мы остановились, на подножку вскочил железнодорожный служащий. У него был вид бешеного.
– Собаки!
– заорал он.
Тратить время на наши персоны перестали совершенно.
– В каком смысле, собаки?
– Да, с вами собаки.
– Вот билеты на них.
– Собаки не могут ехать в тех же вагонах, что и пассажиры.
Сейчас мы все же услышим разгадку.
– А почему?
– спросил Дандре.
– Потому что они могут стеснить пассажиров.
– Это не тот случай, - на великолепном немецком сказал граф, который впервые взял слово, - потому что собаки наши.
– Это ничего не значит, они могут мешать пассажирам.
– Но, - настаивал граф, - если нет других пассажиров, кроме нас?
– Они могут стеснять вас.
– Они нам не мешают.
– Такова инструкция.
– Пусть так, если есть другие пассажиры; но она ни при чем, когда вагон целиком оплачен собственниками собак.
– Такова инструкция.
– Это невозможно, чтобы инструкцию доводили до такого абсурда. Идите за начальником вокзала.
Служащий побежал за начальником вокзала. Тот появился. Усатый, с крестом и тремя медалями.
– С вами две собаки?
– спросил он.
– Да.
– Нужно отдать собак, их поместят в специальный бокс.
– Но мы вас пригласили как раз потому, что хотим оставить собак при себе.
– Невозможно.
– Почему?
– Потому что собаки не должны ехать в тех же вагонах, что и пассажиры.
– Поясните.
– Они могут стеснить пассажиров.
– Но если пассажиры - мы, если собаки - наши, если вагоны нами оплачены?
– Такова инструкция. Давайте сюда собак.
Собрались уже отдать собак, как раздался гудок.
– Ладно, ладно, - раздраженно произнес начальник вокзала.
– На следующей станции!
Мы уже порядочно отъехали, а все слышали его грозный крик: «На следующей станции!» В тревоге ожидали мы следующую станцию.
Едва поезд остановился, к нашему купе устремились двое служащих с криком:
– Собаки!
Очевидно, им отрекомендовала нас предыдущая станция. На этот раз не было возможности защищаться: один из пруссаков схватил Душку. Только Мышка исчезла, как сквозь люк провалилась.
– Вторая собака, - кричал второй пруссак, - вторая собака! Где вторая собака?
Раб инструкции, служащий грозился найти Мышку даже там, где прятаться ей и не снилось, когда Дандре внезапно озарило.
– Вторая собака?
– повторил он.
– Она в следующем вагоне, идите туда.
Он и, правда, бросился к соседнему вагону, несмотря на крики Луиз, схватил, где нашел Шарика, с крайней нежностью опекаемого его покровительницей, и пошел присоединить его к Душке. Пруссак выглядел радостным; он сунул Шарика и Душку в специальный бокс и вернулся закрыть дверь за Дандре, желая нам счастливого пути. На лице бравого малого было разлито блаженное удовлетворение, вызванное успокоенной совестью и довольством самим собой. Он выполнил инструкцию.
Это событие сулило нам в дальнейшем относительный покой; мы погрызли фруктов, приняли по стакану вина со льдом и уснули. На следующей станции нас разбудил резкий возглас:
– С вами три собаки?
– Две, - ответил Дандре в полусне; вот билеты на них.
– Три, - сказал служащий.
И он показал пальцем на Мышку, которая вылезла из своего убежища и, не соображая, что весь вопрос в ней, имела неосторожность усесться на несессер графини. Пришлось признаться в контрабанде; мы смирились; служащий сделал внушение, которое мы покорно приняли; оплатили третье место для Мышки, отправленной в компанию Душки и Шарика, и поехали дальше.
Между 11 часами и полуднем прибыли в город трех королей, куда почти 14 лет назад вместе с тобой мы приезжали этой же дорогой. Поэтому пропусти то, что я буду рассказывать тебе о Кельне».
«Берлин
19 июня
Два воспоминания - одно из детства, другое из моего зрелого возраста - связаны с Кельном.
В 1814 году во время иностранного нашествия моя мать побоялась остаться в городке Вилле-Коттре и решила, почему - не знаю, что в большей безопасности мы были бы в Крепи-ан-Валуа, отдаленном городишке, который в смысле безопасности не имеет других преимуществ, кроме того, что в отличие от Вилле-Коттре расположен в стороне от большой дороги; мы спрятали в погребе белье, столовое серебро, две-три наиболее ценные вещи из мебели и верхом на осле - я сидел на крупе позади матери - начали бегство в Египет.