Из-под самана
Шрифт:
Вагнер одобрительно кивнул.
Трое гестаповцев огромного роста под прицелом автоматов вели высокого пленного. Лицо его было в кровоподтеках, глаза опухли. Волосы на голове спутались. Не обращая внимания на окрики гестаповцев, он шел спокойно, гордо неся окровавленную голову.
Подойдя к стене, возле которой палачи расстреливали пленных, он обернулся, махнул рукой и крикнул:
— Подождите одну секунду!
— Что вы хотите? — спросил Вагнер по-русски, шагнув вперед.
Пленный, не торопясь, снял с себя изорванную куртку, брюки, деревянную обувь, и сложил все в стороне.
— Это все я оставляю вам. Придет время, когда вы это наденете!
Его слова вывели Вагнера из себя. Щелкнув пистолетом, он подошел к пленному.
— Большевик?
— Большевик, комиссар. Я тот, кого ты так не любишь и боишься, — сказал пленный громко.
— Этого даже расстрелять мало. — Вагнер огляделся по сторонам. — А куда делся Эшшиев?
— Я здесь, — подбежал Эшшиев, одетый в гестаповскую форму.
— Эшшиев, поручаю вам убить этого большевика своим методом. Начинайте!
Пленного, еле стоявшего на ногах, Эшшиев ударил по голове и сбил с ног. Затем вытащил ножик и на сгибе локтя безжизненной руки перерезал вену. Брызнула фонтаном алая кровь. Эшшиев ожидал обычной похвалы, посмотрел на Вагнера, но на этот раз тот молчал.
Пытаясь все же заслужить похвалу, Эшшиев слизнул кровь с лезвия ножа, затем, набрав полную горсть крови, продолжавшей бить из вены, размазал ее по своему лицу.
Даже Кинцеля это зрелище возмутило. Он полушепотом обратился к Вагнеру:
— Мы, как-никак, христиане. Пусть он не слизывает кровь. Прекратите это!
— Молодец, Эшшиев. Идите и занимайтесь своими делами. Доктор, унесите пленного в медпункт, — приказал Вагнер.
Так гестаповец продлил мучения несчастного. По дороге с площадки, где мучили и расстреливали пленных, Вагнер спросил:
— Ну как, коллега, это вам подходит?
— Подходит, — коротко ответил Кинцель и продолжал: — Я когда-то читал, что некоторые азиаты очень жестоки. Оказывается, это правда. Мы несравненно культурнее и человечнее, даже когда расстреливаем, вешаем и душим их в газовых камерах. Да, им нужно, самое меньшее, сто лет, чтобы догнать нас в этом искусстве. Вызовите Эшшиева!
Когда Эшшиев вошел в кабинет, Кинцель сказал:
— Поздравляю с присвоением вам чина капитана абвера. Великий фюрер хочет восстановить в Хиве ханство, а для этого нам нужны такие смелые люди, как вы. В ближайшее время нам предстоит во главе нескольких человек налаживать в древнем Хивинском ханстве борьбу против большевиков. Вы будете министром обороны в восстановленной Хиве.
Эшшиев прижал к груди протянутую руку подполковника.
— Постараюсь оправдать ваше доверие, господин подполковник.
— Мы в этом не сомневаемся, капитан.
Услышав обращенное к нему «капитан», Эшшиев обрадованно приосанился.
— Когда я должен встретиться со своими людьми и какую работу обязан выполнить?
— Люди, которыми вы будете руководить, проходят сейчас спец-подготовку. Их тренируют день и ночь Когда наступит время, мы их передадим вам. Я вас представлю капитану Зиммеру, а он ознакомит вас с той задачей, которую вы должны будете выполнить.
* * *
В сопровождении дежурного офицера по коридору быстро шел в летней гражданской одежде человек лет двадцати пяти, среднего роста, светловолосый и круглолицый. Глаза его слезились. Едва поспевая за ним, офицер подумал про себя: «Видимо, прошел хорошую военную школу».
При приближении к нужной двери офицер, как положено по уставу, прошел вперед и, постучав, вошел в кабинет Кинцеля, вслед за ним шагнул сопровождаемый.
Кинцель увидел их вместе.
Когда дежурный офицер хотел доложить по форме, он махнул рукой, как бы говоря — убирайся!
Гость вел себя совершенно спокойно и уверенно. Плотно прикрыв дверь вслед удалившемуся дежурному офицеру, стал на носки и, вытянув правую руку, громко крикнул:
— Хайль Гитлер!
— Хайль! — ответил подполковник, вскакивая с места.
— Господин подполковник, капитан Зинченко прибыл в ваше распоряжение.
— Имя-отчество?
— Николай Иванович.
— Как вам известно, вы должны мне по порядку рассказать свою автобиографию. Только мы отступим от заведенного порядка. Вы человек известный, и сами отлично знаете лучше, чем другие, что для вас является необходимым.
— Как вы пожелаете, господин подполковник. Только могу заверить вас, что я аккуратно подготовился к выполнению задания.
Кинцель усадил Зинченко на стул.
— Знаете, что? — сев напротив, спросил Кинцель.
— Что?
— Я вас специально пригласил, чтобы пожать вам руку. Завтра такой возможности не будет, так как завтра здесь соберется группа, которая будет участвовать в операции, и без задержки все будут отправлены для осуществления задуманной акции.
— Я не забуду вашу доброту, господин подполковник. После возвращения с задания мы с вами возьмем отпуск, поедем в Италию. Вот где повеселимся?!
Зинченко рассмеялся.
— Да, кстати, вы хоть хорошо отдохнули после тренировок?
— Да-да, терпимо. Вы, наверно, знаете, что говорил русский полководец Суворов: тренировки труднее сражений. А точнее, трудно в учении — легко в бою. Честно говоря, во время тренировок я здорово изматывался. Сами представьте: пешком днем и ночью — по семьдесят километров по Сахаре... Так я прошел четыреста километров пути.
Подполковник покачал головой.
— Понимаю, понимаю. Доверенную вам операцию будете проводить один, без помощников. И пусть вашим вдохновителем и спутником будет вождь чистокровного народа, великий фюрер!