Из Ро?ссии с любовью
Шрифт:
Кабинет, как и всё в бюро, небольшой. Шкаф, стол, три стула. Месье протиснулся к креслицу, стоящему спиной к окну и, прежде чем сесть самому, указал мне на стул для посетителей. Едва сдержала стон удовольствия, когда села. Ноги гудели так, словно я не менее десяти километров отшагала по пересечённой местности.
— Мадемуазель, — торжественно обратился ко мне хозяин бюро, открывая лежащую на столе папку и вынимая лист, богато украшенный по верхней кромке вензелями и более скромно — по нижней.
Дяденька положил бумагу передо мной, обмакнул ручку с металлическим пёрышком
— Экскюзми, месье, — мило улыбнулась я, старательно хлопая глазками, но даже не делая попытки взять ручку. Не желаю я ставить подпись невесть под чем. Вдруг я распишусь за миллион долларов, которые мне никто не даст, но потом потребуют вернуть. Хотя здесь франки должны быть в ходу… Но всё равно не буду.
— Эскуземуа? — переспросил француз.
Ах ну да, я английский с французским перепутала, но смысл-то он понял правильно. Подписывать неведомый текст не буду.
— Транслейт! — ткнула я пальчиком в бумагу, опять переходя на английский, который знала немногим лучше французского.
Теперь глазками хлопал месье.
Громкий металлический стук немного разрядил обстановку. Внизу скрипнула дверь, и красивый мужской голос что-то спросил. Я поняла только два слова — «месье Дюбуа». Дюбуа опознала как фамилию, запомнившуюся по роману Мопассана.*
*Героиня ошибается. В романе Ги де Мопассана «Милый друг» фамилия главного героя — Дюруа.
— Уи! Уи! — крикнул дядечка, не успевший выскочить навстречу посетителю.
Быстрые шаги на лестнице, и в дверном проёме появляется молодой человек лет двадцати семи. Первое, что я вижу — невероятные глаза. Нормальный разрез и цвет обычный. Серый, кажется. Но выражение такое…
Всего раз видела нечто подобное. Мне лет десять, или около того… Плелись мы с бабулей из центра домой. Был один из тех редких дней, когда солнце не только светит — белые ночи нам не в диковинку, — но и греет. Уставшие от непривычной жары, едва ноги переставляли. Тяжёлая сумка на колёсиках хоть и катилась, но неохотно, то и дело подпрыгивая на камушках и застревая в ямках. Вдруг рядом машина остановилась. Хорошая машина. Бесшумная, большая.
— Анна Карловна! Рад видеть вас, уважаемая. Позвольте подвезти?
За рулём серебристой, но от пыли казавшейся серой машины сидел серый человек. Ничего-то в нём не выделялось. Пепельного цвета волосы, сероватая, лишённая загара кожа, пиджак — в такую-то жару! — тоже серый. Даже белоснежная рубашка выглядела подобранной в тон всему облику. Тень, а не человек, — подумалось тогда. А потом наши глаза встретились.
Словно туча на солнышко набежала. Холодный, внимательно-изучающий взгляд. Не исподлобья, но тяжёлый, пронизывающий. Казалось, взглянул — и всё-всё о тебе знает. И то, что тайком кутёнка с помойки притащила и поселила в коробке старой посередь кустов, огораживающих огород от берега, и то, что несмотря на запрет бабули, вчера опять отмахнула кусок от буханки, полила его водой и макнула в сахарницу.
Вот прям не скрыться и не оправдаться от того упрёка, что был в глазах серого дядьки.
А бабуля только головой непокрытой тряхнула.
— Благодарствуйте, Сан Саныч. Мы как-нибудь сами.
— Без меры горда ты, Аннушка, — сочувственно вздохнул водитель, а сам руль так руками сжал, что костяшки побелели. Злится, что ли? Но лицом не показывает. — Если бы не гордыня твоя, всё иначе быть могло…
— То никому неведомо, как было бы, — последовал быстрый ответ. Показалось даже, что бабушка наизусть его затвердила, чтобы при случае ввернуть. А потом тихо, одними губами, добавила: — Уезжай…
У этого взгляд такой же — пронизывающий. Я вроде бы отогрелась слегка, но вот опять холодом потянуло. И не виновата ни в чём, а захотелось ноги под стул спрятать.
Зато хозяин бюро откровенно рад визиту.
«Может, Дюбуа навестил друг или родич, с которым давно не виделись?» — задалась я вопросом, но видя, как мужчины сдержанно раскланялись, поняла, что мой вывод ошибочен.
Тем временем месье вернулся в своё кресло, а гость занял стул напротив меня. Как же тесно! Коленями почти соприкоснулись, и от этого в жар бросило. С чего бы? В маршрутках и не такое бывало. Притирались телами так, что после поездки впору было в ЗАГС бежать, и ничего. Терпели.
— Барышня, а вы кто? — вдруг по-русски спросил мой визави.
У меня непроизвольно вскинулись брови. О да! Такими бровями играть одно удовольствие. То-то смутился вопрошающий. Или вид сделал…
— Простите, — встал, поклонился. — Позвольте представиться: Иван Фёдорович Ружинский, торговый представитель Росской Империи во Франкском королевстве.
Слух резанули названия. «Росская Империя», «Франкское королевство». Мамочка дорогая, где я?
В себя пришла от невероятной вони. Хотела было отстраниться, но почувствовала, что меня поддерживают. Или удерживают?
— Мария? Мария Павловна? Госпожа Вежинская, вы меня слышите?
Это я что, сознание потеряла и меня в чувство приводят? Надеюсь, хоть не на уроке. А то перепугала небось своих второклашек. Или дала им расчудесный повод выложить в сети ролик «Училка свалилась в обморок» с пометкой: «Смотреть всем!»
Попыталась открыть глаза и сфокусировать взгляд. Знакомые серые глаза смотрят на меня с некоторой тревогой…
Стоп! Не сон это, не галлюцинации грибные — я действительно не я, а та красавица с выразительными бровями.
Тогда почему он меня по имени зовёт, откуда знает?
— Слышу, — отвечаю, пытаясь сесть на стуле ровно.
— Месье Ружинский, может, девушка больна? — обеспокоенно завозился в своём креслице Дюбуа.
— Не думаю. Утром по прибытии в порт её, как и всех пассажиров, осматривал маг-целитель. Никаких отклонений замечено не было. Наверное, это последствия столкновения, — ответил торговый представитель.
— Да, это ужасно… Говорят, много погибших? — любопытства в голосе хозяина бюро было больше, чем сострадания.