Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью
Шрифт:
— Это можно. Но в таких случаях снаряды обычно летят по своим. А бить по деревне… Только переполошим, на ноги поставим. Тут теперь, Игорь Владимирович, молись, чтобы немец услышал как можно позже.
Простучал дежурный пулемет.
— А ну-ка, Фаткуллин, сыпани пару очередей. Чтобы уши прижал. — И Нелюбин оглянулся на пулеметчика, молча дежурившего все это время у трофейного МГ.
Фаткуллин быстро передернул затвор и, когда немец умолк, послал в сторону побережной траншеи две длинных очереди. И тотчас оттуда ответили сразу несколько пулеметов. Один трассер прошел значительно выше. Пули зашлепали по стволам осин. А другой задел бруствер.
— Точно бьет. Вот шайтан! — выругался Фаткуллин.
— Пускай бьет. — Нелюбин стряхнул с воротника шинели комочки земли и выглянул через бруствер. — А теперь, Фаткуллин, переползи вон туда, к ольхам. И дай очередь оттуда. Только лежи, головы не поднимай.
— Понял. — И Фаткуллин ловко подхватил здоровой рукой пулемет и, как кошка, выпрыгнул из окопа.
А внизу уже слышались голоса. Батальон разгружался с плотов на отмели. Туман не давал немцам разглядеть, что происходит у воды. Возможно, они решили, что рота уходит, покидает безнадежный плацдарм. Взлетела гирлянда ослепительно-белых ракет. Но туман, вязкий, как сметана, днепровский туман поглотил и их. Запоздало ожила немецкая траншея. Ударили пулеметы. Захлопали винтовки. Снизу, с косы, им ответили басом сразу несколько ДШК.
— Давай сюда Емельянова с его «самоваром»! — приказал Нелюбин связному. — Скажи, пускай тащит сюда весь запас мин. Батальон высаживается. Смена пришла. Так что смерётные припасы можно истратить. — И он засмеялся.
Связной вернулся через минуту, доложил:
— Емельянов с расчетом на подходе. Вас, товарищ старший лейтенант, к телефону.
— Кто?
— Комбат Лавренов.
— Принимай, Игорь Владимирович, командование, — приказал он замполиту. — Пусть минометчики лупят вдоль траншеи. Старайтесь подавить пулеметы. А я пойду на берег, принимать полк.
Первушин опустился в окоп и принялся менять диск на ППШ. Ствол автомата раскалился.
— Вот видите, Кондратий Герасимович, удержали мы плацдарм.
Ракеты над немецкой траншеей взлетали без конца, торопливым ярким веером. Они раздвигали черную зыбь ночи, озаряя обрыв, бескрайнюю реку тумана, который теперь, казалось, двигался во всех направлениях, и ломаную линию траншеи. Стал отчетливо виден овраг, его очертания по всей окружности и ломаная линия немецкой траншеи. Пулеметчики и стрелки Седьмой роты теперь видели весь рубеж немецкой обороны как на ладони. ДШК и «максимы» работали не переставая, длинными прицельными очередями поливая огневые точки и развилку дорог. Там, за деревней, откуда все еще тянуло дымом пожаров после артналета, загудели моторы и послышались команды. Немцы, прозевав высадку, запоздало подводили резервы.
— Попытаются контратаковать. — Нелюбин махнул автоматом в сторону деревни. — Пускай крупнокалиберный перенесет огонь туда. Держись тут, замполит. Скажу честно, не думал, что из тебя такой боевой лейтенант получится.
Они обнялись. И Нелюбин, пригибаясь к земле и прислушиваясь к свисту и шелесту пуль над головой, побежал вниз. Там ждал его на проводе комбат Лавренов.
И почему они обнялись? Как будто почувствовали, что разговор у них последний, что прощаются навсегда. Через полчаса немцы подведут резервы, пустят роту танков и пехоту на полугусеничных бронетранспортерах и сметут их с плацдарма. Всю ночь будет греметь в овраге бой, то затихая, то возобновляясь с новой силой. А к утру остатки полка и несколько человек Седьмой, бывшей штрафной роты на бревнах и плотах переправятся на левый берег. Одна из групп во главе со старшим лейтенантом Нелюбиным прорвется через немецкие заслоны и уйдет в сторону города. Днем она соединится со штрафным батальоном, который захватил плацдарм в нескольких километрах выше по течению Днепра и прочно его удерживал.
Всю оставшуюся жизнь он их будет вспоминать — сына Авдея и своего замполита лейтенанта Первушина. И в одинокой старости, садясь за стол в День Победы, чтобы помянуть погибших боевых товарищей, он всегда будет наливать три стопки: сыну, замполиту и себе.
Глава двенадцатая
Доверить Анну Витальевну и Алешу Иванку Воронцов не мог. Повез их в Прудки сам. Об этом его просил и Радовский. Приторочил к седлу небогатые пожитки. Помог женщине сесть на коня, подал Алешу и повел Гнедого по знакомой тропе вдоль озера в сторону восхода солнца. Карабин оставил на хуторе. С собою взял автомат Пелагеи.
Через несколько минут следом выехал Иванок. Держа расстояние, он проследовал той же тропой, но, перебравшись через топь и оказавшись в лесу на другом берегу Вороны, постепенно начал отклоняться от маршрута, а вскоре остановился, спешился и залег в ельнике. Вечером, когда на окрестности сошли сумерки, поглотив дали, он вывел коня и лесом пошел назад к хутору.
Этот маневр они предприняли на случай, если за хутором установлено наблюдение. Радовский предупредил: Юнкерн опытный разведчик, к каждой операции готовится основательно, осторожен, предусмотрителен, умеет выжидать, обладает внутренней самодисциплиной, при этом умеет сохранять дисциплину во вверенной ему группе. И еще одно важное обстоятельство сообщил Радовский во время разговора: возможно, здесь, в Красном лесу, в окрестностях аэродрома, Юнкерна удерживал не приказ немецкого командования, не боевая задача с целью диверсии, а еще и личные мотивы.
— Во время оккупации через его руки прошло много ценностей, — рассказал Радовский. — Так называемые антипартизанские мероприятия в основном сводились к прочесыванию окрестностей деревень. Потом мы входили в населенные пункты. Вот тут и начиналось… Народ во взводах был разный. Попробуй, удержи их от мародерства… А у Юнкерна было несколько человек из числа особо приближенных, которые специально занимались реквизицией ценных предметов. Путем опроса местных жителей выявляли зажиточных людей. А дальше уже по отработанному варианту. Чаще всего отдавали все, что имели, добровольно. Юнкерн любил перед строем одаривать особо отличившихся во время операции некоторыми предметами из реквизита. Серебряными портсигарами, часами. Понимал, что громоздкие предметы — багаж ненадежный. Однажды, где-то в окрестностях Дорогобужа, он разгромил партизанскую базу. Захватил какого-то еврея с мешком золота и камешков. Серьги, обручальные кольца, кулоны, цепочки… Ценности были собраны со всего района партизанами. Специально за ними прибыл на самолете человек из Москвы. Тот самый еврей с нашивками комиссара. Люди снимали с себя и вытаскивали из тайников золото на строительство танков и самолетов. Так им сказали. Но комиссар на самолете не вылетел. Тоже что-то, видать, задумал. Потом партизанский район блокировали, рассекли на сектора. Прихватили комиссара. Мешок забрали. Еврея допросили с пристрастием и — на березу. Так вот мешок с золотишком Юнкерн спрятал где-то здесь. Побоялся брать ценности во время отступления. На дорогах стояли посты, жандармы проверяли каждую машину, телегу или мотоцикл. А теперь вернулся. Либо забрать. Либо перепрятать до лучших времен. Немцы отступают. Не удержатся, по всей вероятности, и в его родной Прибалтике. Лучшего места, чем этот хутор, не найти. Вот что меня путает больше всего. Таким образом, существует два варианта событий: первый — Юнкерн с группой кружит возле Шайковки с целью проникнуть в расположения аэродрома и заложить там взрывчатку; второй — Юнкерн кружит возле хутора и озера…
— Тогда надо уводить людей.
— Старики отсюда, как ты понимаешь, никуда не пойдут. К тому же здесь я. Это, я думаю, удерживает Юнкерна. Пока. Они не знают, где я. Но понимают, что где-то здесь. С автоматом. Да еще появились вы.
— А как же Владимир Максимович? Неужто он тоже с ними?
— Думаю, что нет. С ним Юнкерн решит в последний момент. До визита на хутор. Либо оставит на аэродроме. Мертвого или живого. Либо ликвидирует сам. То же самое они сделают с немецким радистом. Он тоже серьезная помеха. Быть может, посерьезней Турчина. С ним намного проще: погиб во время диверсионных мероприятий… А за немца спрос будет особый. Но и тут, я думаю, Юнкерн выкрутится. Слишком хорошая ставка на кону. Уберут фрица. Или подставят под пулю. Затем явятся на хутор, устроят резню. Спрячут мешок. Постройки, возможно, сожгут. Расчет прост и гениален одновременно. Формально как бы привлечь к хутору внимание. Будет проведено расследование. Но следователи и оперативники будут искать другое — улики, следы преступления. А клад, таким образом, уйдет глубже. Юнкерн — человек непростой.
И теперь, вспоминая разговор с Радовским, Воронцов пытался найти решение, которое могло бы избавить от опасности всех. Конечно, самый радикальный способ — уничтожение группы Юнкерна. Но у них мало сил. Они почти ничего не знают о диверсантах. Где их лагерь, какое вооружение, на сколько суток имеют запас продовольствия. Но одна ниточка все же маячила — Кличеня. Он ходит в Андреенки. Маршрут лежит вдоль большака. А значит, проходит и мимо Прудков. Если каждый раз не меняет путь. Но вряд ли — побоится мин. Тут ведь набросано везде. И немецкие, и наши. И сами они минируют дорогу. Наверняка пользуется одним маршрутом, чтобы не оставить свои кишки на какой-нибудь ольхе.