Из старых записных книжек (1924-1947)
Шрифт:
– Папа, а где Коля?
– Коля уехал.
– А мама где?
– А мама - в ямочке лежит.
– В ямочке? А где она?
– Кто?
– Мама где?
– Я говорю: в ямочке, в ямке она. Вырубили ямку и закопали.
– А где она?
– В ямке, в ямке... Пойми ты.
А девочка не хотела понимать. Шла и спрашивала:
– Папа, а где мама?
* * *
И снова я мыслями на Мальцевском рынке. В той стихии, о которой с годами уже забыл. А ведь послереволюционное детство и отрочество мои были барахольные.
Спекулянтов, как я уже писал, видеть мне не приходилось. Но жулики были. Даже меня, представьте, обманывали. А ведь я считал себя почему-то стреляным воробьем.
Один раз принес домой порядочный кусок дуранды, которую невозможно было есть, настолько она была горькая. Потом мне объяснили, что дуранда была сделана из полыни. Кто, когда и зачем делал ее из полыни - не знаю.
Другой раз глухонемой парень предложил мне купить бутылку какого-то растительного масла. Кто-то рядом сказал: хлопковое.
Глухонемой щелкал ногтем по бутылке, щелкал языком, закатывал глаза, всем видом своим показывал: ах, до чего вкусно! И просил немного растопыривал пять раз по десять пальцев: 50 рублей!
– А почему оно не булькает, не болтается?
– поинтересовался я.
И тот же доброхот объяснил:
– Что ж, не видишь? Замерзло! Двадцать семь градусов сегодня объявляли.
Жидкость в бутылке была белесая, желтоватая.
Купил, принес домой, поставил бутылку на печурку. Через десять минут гляжу - бутылка пустая. Только на дне чего-то чуть-чуть... Воск!
Ловко придумал этот глухонемой! Растопил воск, разболтал его по стенкам бутылки, и - готово, можно ловить на пушку фрайеров и простачков.
* * *
Нет курева. Редко-редко удается достать настоящую папиросу или щепотку табаку на закурку.
Курим суррогат: 1/10 табак, а остальное - мох, солома, мочало, прелый березовый лист, елочная хвоя. Недаром и названия этому табаку придумали соответствующие: "Елки-палки", "Сказка Венского леса", "Матрас моей бабушки".
Нет спичек. Даже я уже обеднял. Покупаю по рублю за спичку. В больнице раскалывают каждую спичку на две части. По вертикали. А некоторые умельцы умудряются расщеплять ее даже на четыре части!..
К весне появились трут, кремень и огниво. Много зажигалок, но трудно достать к ним кремни. Эстонские "камушки" еще зимой продавались по 150 рублей за штуку или выменивались на 300 граммов хлеба.
В большом ходу увеличительные стекла.
Вспоминается послереволюционное детство. Откуда эта радость; когда наводишь солнечного зайчика на бумагу или на собственную штанину, добиваешься, чтобы зайчик этот делался все меньше и меньше, все ярче и ярче - и вдруг сам собой возникает легкий дымок, а за ним и огонь, почти не видный на солнце. А через мгновенье - коричневая, а потом и черная дымящаяся лохматая дыра.
* * *
Взял вчера в соседней палате "ничью" книжку. Ни обложки, ни первых восьми страниц нет - ушли на курево или на другие надобности. Что-то приключенческое, шпионское. Прочел 10 или 12 страниц и на этих двенадцати страницах насчитал - 67 штампов! Образцы выписываю:
"Недобрая усмешка пробежала по его губам".
"Ночь прошла в томительном ожидании".
"Сверхчеловеческим усилием воли он заставил себя поднять руку".
"Недоброе предчувствие ледяным холодом сжало его сердце".
"Ногти помимо воли впились в ладони, мышцы сжались стальными пружинами".
"Чудовищный удар в лицо бросил его в угол".
"И вдруг, пораженный внезапной мыслью, он хлопнул себя по лбу".
"Все дальнейшее происходило словно во сне".
"Это было словно гром среди ясного неба".
"Усталые глаза потеплели, сочувственно дрогнули кончики губ".
"Но тут же другая мысль, еще более страшная, заставила его содрогнуться".
"Эти два часа, грозившие ему неминуемой гибелью, показались вечностью".
"Подстегиваемый нетерпением, он отправился на поиски"... И так далее и тому подобное.
Все это из одной книги! Из 1/20 части ее! А сколько их во всем этом макулатурном произведении! И сколько их вообще существует в отечественной и в мировой литературе!
Занимался ли кто-нибудь из литературоведов этим вопросом? Ведь, вероятно, можно составить большой фразеологический словарь литературных штампов и пошлостей. Существует целый цех макулатурных дел мастеров, которые пользуются только этими готовыми словесными клише. И есть читатели (даже интеллигентные), которые любят эти "нечеловеческие усилия воли" и "ледяной холод, сжимающий сердце".
* * *
В самые страшные дни, зимой, я читал - впервые - "Большие надежды" Диккенса. Книга только что вышла в новом переводе, я купил ее на улице, с лотка.
Читал ночами, при свете коптящего ночника. И знаю, что навсегда соединились этот ночник, копоть, пар изо рта со всем тем, о чем читал - с духом, и мраком, и светом, и запахами диккенсовского романа.
Хочешь не хочешь, хочу не хочу, а ты со мной на всю жизнь, Пип! Ты блокадник.
* * *
Запахи!.. Копоть ночника, дым времянки, медицинский спирт, эфир...
В начале апреля, в морозный день вошел в палату, только что проветренную, и вдруг вспомнил...
Как хорошо было войти зимой в мамину спальню после того, как ее основательно проветрили. Форточка уже закрыта, в спальне тепло, но воздух свежий, и не по-летнему, а морозный, и в нем так тонко, чуть слышно слились - не запахи, а отзвуки запахов - маминых духов, папиных папирос "Яка", лампадного масла, легкого печного угара... И все это заглушается запахом мороза. Да, тот, кто был ребенком, согласится со мной: мороз пахнет.