Из вчерашнего века
Шрифт:
Поезд дёрнуло так, что арбуз, долго и утомительно катавшийся по третьей полке, упал вниз, ударился о коленку Шевцова и вдребезги разбился. Старик, сосед по купе, досадливо сказал:
– Мать честная! Я о нём совсем забыл.
Шевцов машинально поглаживал ушибленную ногу. Попутчик посочувствовал:
– Болит, небось? Хорошо, что не по шарабану, а то бы…
– Граждане пассажиры! Будьте осторожны! – Прозвучал со станции громкий
Этот старик подсел в его двухместное купе несколько часов назад, в Хабаровске. Вообще, ехал он из Казахстана, но останавливался на пару дней у родственников. А куда ему торопиться? Так потихоньку и доедет до дома.
Пассажирский состав качнулся, скрипнул колёсами. За стеной купе заплакал ребёнок, и Шевцов искоса посмотрел на третью полку.
– Не бойся, парень! – Успокоил его старик, собирая с полу остатки арбуза. – Там только один был, казахстанский. Катался себе и потом на тебя грохнулся.
– Да вся жизнь такая, – пошутил Шевцов, – если что-то тяжёлое сверху падает, то, обязательно, на меня. А ведь вокруг много других людей. Они ведь тоже имеет право испытать… удовольствие.
– Не хорошо так говорить. Впрочем, никто толком и не знает, что хорошо, а что плохо. А ты куда, парень, едешь? В Комсомольск-на-Амуре?
– Подальше немного. В посёлок Уктур. Новый леспромхоз буду там строить. Это где-то не доезжая до Советской Гавани.
– Деньгу длинную, видать, заработать решил?
Старик добродушно прищурил левый глаз, и синяя родинка на его морщинистом лбу, похожая на круглую горошину, показалась во всю величину. «Чтоб она у тебя отвалилась, – подумал Сергей. – Какой болтливый дед».
Разговор их не клеился, да и не до бесед было Шевцову. То ли дорога утомила, то ли началась внезапная тоска по дому, по родному Саратову, большому, но уютному, как дубовая роща. «Не рано ли поближе к мамкиной юбке запросился, – мысленно осадил сам себя Сергей. – Ишь, ты, друг! Ещё и до Уктура не доехал, а уже в ностальгию впал».
Если бы сейчас во всём многометровом поезде нашлась хоть одна душа и сказала: «Слушай, Сергей, брось хандрить! Посмотри, в вагонное окно! Видишь, как светло вон на той стороне».
«А за сопками?»
«За сопками ещё светлее, – не унималась воображаемая чуткая душа. – Там светлее оттого, что молодёжь со всей страны приехала строить…».
«Что строить? Леспромхоз?».
«Неважно, что, леспромхоз, дорогу или новую магистраль. Главное – строить и, значит, жить».
– Получается, жить я буду на светлой стороне? – Вслух произнёс Шевцов. – Тогда… нормально.
Старик, сосед по купе, уже не мечтавший получить ответа на заданный им вопрос насчёт желания Сергея заработать большие деньги, оживился, заёрзал, запыхтел. Он уже не казался Шевцову таким плохим, как сначала.
– Нуда, места под Комсомольском све-е-е-тлые, протянул попутчик. – Хорошие, солнечные места. Я, бывало, возьму ружьишко и…
Что следовало за этим «и» осталось тайной для Сергея. Океан воспоминаний, ничего не поделаешь. А старик не унимался, что-то бормотал, теребя себя пальцами за нижнюю губу. Он временами жестикулировал и закрывал глаза. Забравшись на вторую полку, Шевцов решил немного вздремнуть. Расслабился и уже не понимал, снится ли ему Саратов или он его просто вспоминает.
Но ведь часто случается и так. Приляжешь, почешешь в затылке, а вспоминать почти и нечего. Ничего, оказывается, такого особенного не происходило потому, что почти и не жил на свете, молод, и биографии, по сути, никакой нет.
Вот ему и Ленка, его бывшая супруга, так сказать, именно, бывшая теперь, к счастью или несчастью, он не знал, но она сказала, когда Сергей схватился за ручку своего небольшого чемодана:
– Радуюсь за тебя, Сергунчик! Теперь ты на Дальний Восток поедешь за длинным рублём и огромным личным счастьем. Жизнь-то я тебе, вроде, испортила. Но ты уж будь любезен, назад не возвращайся.
Он теперь и не собирался этого делать. Не мог ведь Шевцов прощать её женские «ошибки». А их ведь много. Одна – белобрысый офицер, другая работник культуры, третья… Противно вспоминать. А ведь, наверняка, основное покрыто тайной. Но сейчас его это не волновало. Почти не тревожило.
– Парень, тебе, вроде, я слышал в Комсомольске не вылазить? – Спросил старик. – Это я вот с пересадками, да остановками. Всё родственников навещал… Или вылазить?
– Не вылазить, не вылазить, – беззлобно передразнил его Сергей, – и не выходить. Так вот и буду пока лежать на своей полке.
– Тогда, бывай! За арбуз уж извини. Счастливо добраться!
Дед крякнул, надевая на плечи загруженный рюкзак, и потащился к выходу.
«Зря я с ним так, – расстроился Сергей. – Он-то причём, если у меня в жизни такая оказия?».
– Скажите, пожалуйста, – раздалось в купе, снизу, – здесь восемнадцатое место!
– А где ж ему быть? – Сергей приподнялся на локтях, чтобы разглядеть обладателя хрустального голоса. – Внизу оно.
Девушка поставила у ног небольшой чемоданчик, села, достала из тряпичной сумки видавшую виды книгу и стала читать. Шевцов, в свою очередь, ловко спрыгнул с полки, нащупал в своей сумке увесистый свёрток, достал кусок уже порезанного сала с ладонь величиной и горбушку чёрного хлеба. Деловито предложил юной попутчице:
– Будешь? Мамка солила.
– Что вы? Сало? Спасибо, не хочу.
– Как знаешь, – шелестя бумагой, сказал он и, пожевав с минуту, деловито спросил. – А что это тебя никто не провожает?
– Некому меня провожать, – улыбнулась девушка. – Не обзавелась пока провожатыми.
«Такую красивую и провожает некому? – Удивился Шевцов».
Конец ознакомительного фрагмента.