Из воспоминаний сельского ветеринара
Шрифт:
Такая несвойственная мне словоохотливость изумила меня самого, и я смутился, подумав, что ей, наверное, скучно меня слушать. Но она тихо сидела, обхватив руками ноги в зеленых брюках, смотрела на мирную долину и слушала, словно ей было интересно. И смеялась там, где следовало смеяться.
Я с удивлением поймал себя на нелепой мысли, что с радостью забыл бы про остальные вызовы и остался сидеть здесь, на этом солнечном склоне. До чего же давно я не разговаривал с девушкой моего возраста! Я даже забыл, как это бывает.
По тропке мы спускались медленно и не ускорили
— Так, значит, мы увидимся через месяц. Какой это, оказывается, долгий срок! Она улыбнулась:
— Спасибо за теленка.
Я включил мотор, она помахала мне и вошла в дом.
— Хелен Олдерсон? — сказал Зигфрид за обедом. — Конечно, я ее знаю. Очень милая девушка.
Тристан, сидевший напротив, промолчал, но положил нож и вилку, благоговейно возвел глаза к потолку и негромко присвистнул. Потом опять принялся за еду.
— Да, я ее хорошо знаю, — продолжал Зигфрид. — И очень уважаю. Ее мать умерла несколько лет назад, и весь дом держится на ней. Она и готовит, и заботится об отце. А кроме того, у нее на руках младшие брат и сестра. — Он положил себе еще картофельного пюре. — Поклонники? Ну, от поклонников у нее отбоя нет, но жениха она себе как будто пока не нашла. Разборчивая девушка, должен сказать.
Деревенская кухонная утварь включала разнообразные миски. Самыми старинными были широкие конические из обожженной глины, покрытые внутри кремовой глазурью (вверху). В самых больших замешивалось тесто и оставлялось подниматься. Типичные миски для лепешек и пудингов (справа) были керамическими, песочного цвета, покрытые внутри белой глазурью. Снаружи их украшал узор из розеток в овалах. Большой популярностью пользовались наборы мисок из белой глазурованной глины, украшенные снаружи голубыми полосами (внизу слева). Самые маленькие использовались, например, для взбивания яиц.
Мелкий фермер, у которого не было ни работников, ни фургона, экономил силы и время с помощью волокуши, напоминавшей по форме детский манеж без передней стенки. Лошадь тянула волокушу по скошенному лугу, сгребая ряды сена и отвозя его на край луга. Там боковые стенки откидывались, и сено оставалось лежать, готовое для навивания в стога.
На исходе зимы фермеры и заготовители метел отправлялись на пустоши за длинными прямыми стеблями вереска. Иногда из них укладывали нижний слой соломенной кровли, но главным образом они шли на изготовление метел и веников. За рабочий день можно было собрать 30 больших связок, стянутых вересковым жгутом. Жгут этот делали из двух выдернутых с корнем вересковых кустиков. Корневые концы связывались тугим узлом, а веточки сплетались, стягивались и перекручивались, образуя крепкую веревку.
16. Есть ли душа у собак?
Над изголовьем старушки свисал плакатик. Он гласил: «Господь близко», но не был похож на обычные назидательные изречения из Писания — ни рамочки, ни прихотливых завитушек. Нет, это была полоска картона дюймов восьми длиной с самыми простыми буквами, какими пишут «Не курить» или «Выход», небрежно подвешенная к старому газовому рожку так, чтобы мисс Стаббс могла посмотреть на нее с подушки и прочесть, что «Господь близко», о чем оповещали большие черные буквы.
Больше смотреть мисс Стаббс было, собственно, не на что. Разве что на изгородь из бирючины сквозь ветхие занавески да на стены загроможденной вещами каморки, составлявшей ее мир вот уже столько лет.
Комнатка находилась на первом этаже дома возле входной двери, и, направляясь к крыльцу через буйную чащу, которая когда-то была садом, я видел настороженные морды собак, вспрыгнувших на кровать старушки. А в ответ на мой стук отчаянный лай сотрясал домик. Так бывало всегда. В течение года я наезжал туда довольно регулярно, и ритуал оставался неизменным: яростный лай, а затем миссис Бродуит, которая ухаживала за мисс Стаббс, выгоняла всех четвероногих обитателей домика в чулан — кроме моего пациента — и открывала дверь. Я входил и видел в углу мисс Стаббс на кровати, над которой висел плакатик.
Она лежала так очень давно и знала, что ей уже никогда не встать, но я ни разу не слышал от нее жалоб на болезнь или боли — три собаки и две кошки были ее единственной заботой.
Нынче меня вызвали к старику Принцу, а он мне очень не нравился. Вернее, его сердце — такой митральной недостаточности, таких перебоев в его работе мне редко приходилось слышать. Принц меня уже ждал и радостно помахивал длинным пушистым хвостом.
Принц меня уже ждал и радостно помахивал длинным пушистым хвостом.
Этот хвост внушал мне мысль, что в Принце крылась изрядная доля ирландского сеттера, но, ощупывая плотное черно-белое туловище, осматривая косматую голову и острые уши, торчащие, как у немецкой овчарки, я был готов изменить мнение. Мисс Стаббс частенько называла его «мистер Хейнц», и, хотя в нем, наверное, не было пятидесяти семи разных кровей, физическая крепость, свойственная полукровкам, пришлась ему очень кстати. Иначе с таким сердцем он отправился бы к праотцам давным-давно.