Из воспоминаний сельского ветеринара
Шрифт:
Без всего этого я мог бы прекрасно обойтись, но не важно. Ведь будет следующий раз!
Лучший друг фермера — его рабочая собака, и бордер-колли подходит для этого как нельзя лучше. Она сбивает в стадо коров и овец не только по команде или свистку, но и по собственной, всегда уместной инициативе. Стелясь над землей, она пригоняет к стаду отбившихся животных, затем ложится и устремляет на коров гипнотизирующий взгляд, а ее черно-белое, слегка косматое тело сохраняет полную неподвижность. На ферме бордер-колли обычно держат в конуре на длинной веревке, и она превращается в сторожа.
С конца XVII века шерсть взвешивали в стоунах — стандартной весовой единице, равной 14 фунтам (1 английский фунт равен 0,453 кг). Фермеры в йоркширских холмах пользовались каменными гирями. Отыскав подходящий камень, они сдавали его на взвешивание и маркировку, а затем хранили у себя в сарае, где во время стрижки свернутое руно клалось на огромные двухметровые чугунные весы, которые подвешивались к потолочной балке. Типичная, оббитая и снабженная чугунным кольцом каменная гиря весила 60 фунтов. Вьюк шерсти, доставлявшийся на лошади на местную фабрику или торговцу шерстью, весил вчетверо больше. Во время второй мировой войны правительство взяло на себя продажу шерсти и установку цен, которые прежде фермеры назначали по своему усмотрению.
Пастуху, обходящему верхние склоны холмов и вереска, где пасутся его овцы, иной раз бывает необходимо срочно доставить заболевшее животное на ферму. Вскинув овцу на плечи и крепко держа ее за передние и задние ноги, он может отнести ее туда сам без промедления.
Современные декоративные изделия, сплетенные из ржаных колосьев, — отзвук древних обрядов умилостивления и почитания богини урожаев. Во время жатвы, когда ее дух оставался лишь в немногих не попавших под серп колосьях, из них сплеталось подобие идола, воплощавшего богиню. Его хранили до весны, а затем крошили над засеянным полем, чтобы всходы были дружными. В последние годы плетут также изображения различных предметов — например, колокольчики, подковы, веретена, серпы, фонари и подсвечники.
Семья, которая вставала с зарей и не покладая рук до полудня трудилась в поле, нуждалась в сытном обеде. Зимой тушеное мясо и пудинг давали силы работать до сумерек. Основой разнообразных дешевых и сытных пудингов был перетопленный почечный жир. Лимон придавал пудингу остроту и душистость. Пудинг завертывали в чистую тряпку и кипятили по меньшей мере два часа. Впрочем, если он оставался в кипящей воде много дольше, вреда не было. Чтобы приготовить лимонный пудинг, смешайте лимонную цедру с 50 г муки, 50 г мелких хлебных крошек, 120 г нарезанного почечного жира и 50 г сахара. Добавьте одно взбитое яйцо, 2 столовые ложки лимонного сиропа и 5 столовых ложек молока. Хорошенько перемешайте и выложите в смазанную маслом миску. Закройте и продержите на пару не меньше двух часов. Выложите на блюдо и подавайте с заварным кремом или подслащенным белым соусом, сдобренным лимоном.
Самодостаточный замкнутый мирок обитателей йоркширских холмов, в котором долгие часы труда скрашивались домашними развлечениями в редкие минуты досуга, в 30-х годах дал трещины. Радио принесло в дом национальные развлекательные программы, а кинотеатры в окрестных городках приобщили их к международной романтике и экзотике. В пригородах Лидса и соседних городках в конце 30-х годов было 30 с лишним кинотеатров. Однако посещение кино для деревенских жителей — довольно редкое удовольствие. Тем не менее они видели там всех звезд мирового кино и приобщались к этой особой культуре, которая к началу 40-х годов неделю за неделей объединяла 200 миллионов людей по всему миру.
В Мидлхеме на Верхней рыночной площади стоит старинный Свиной крест. Он отмечает место, где с 1388 года существовал рынок. В том году Ральф Невилл получил от своего двоюродного брата, короля Ричарда II, рыночную грамоту. На задней стороне креста вырезаны два зверя, возможно изображающие медведей, эмблему графов Уориков. В Мидлхеме есть еще одна рыночная площадь, также со старинным крестом. Этот городок на склоне Уэнслидейла с крутыми улочками обладал в XIV веке немалой важностью. Уорик «Делатель королей», глава рода Невиллов и самый могущественный феодал в стране во время войн Алой и Белой розы, имел там укрепленный замок.
Сено, свезенное в угол луга на конной волокуше, укладывали в стога — с прямыми боками (высотой метр с лишним), дальше закруглявшимися в купол. Купол тщательно «расчесывали» граблями, чтобы стебли были направлены вниз к основанию и по ним легко стекала дождевая вода. Когда стог был уложен, из основания вращательным движением выдергивали пучки сена, свивали их в веревку, которую перебрасывали через купол и придавливали камнем к земле по ту его сторону.
Часть вторая
Ветеринар находит жену
Это была моя вторая весна в йоркширских холмах: оглушительный шум овчарен, басистое блеяние маток, пронзительное, требовательное блеяние ягнят. Все это для меня всегда было возвещением, что зима кончилась и наступает новая пора.
1. Такт — лучшее лекарство
— Мастика эта, — сказал мистер Пикерсгилл. — Ну прямо спасу от нее никакого нет!
Я кивнул, соглашаясь, что упорный мастит у его коров — достаточная причина для тревоги, а сам подумал, что другие фермеры обошлись бы местным термином «опухание», но мистер Пикерсгилл остался верен себе и категорически, хотя и не вполне точно, применил научное название.
Обычно он промахивался по цели совсем немножко, и плоды его усилий либо точно воспроизводили оригинал, либо их происхождение прослеживалось без особого труда, но вот откуда взялась «мастика», я постичь не сумел, но знал, что, раз выковав слово, он ему уже не изменит. Мастит был для него «мастика эта» и мастикой останется. И я знал, что он всегда будет упрямо отстаивать свою правоту. А все потому, что мистер Пикерсгилл, по его убеждению, получил научное образование. Ему было лет шестьдесят, а юношей, почти подростком, он прослушал двухнедельный практический курс для фермеров в Университете города Лидса. Это мимолетное соприкосновение с академическим миром оставило в его душе неизгладимый след. Он словно ощутил, что за привычными заботами его будней скрыто нечто истинно значительное и важное, и это зажгло в нем огонь, озарявший всю его последующую жизнь.
Ни один облаченный в мантию маститый ученый не вспоминал свои давние года в сени оксфордских шпилей с такой ностальгией, как мистер Пикерсгилл эти две недели в Лидсе, и его разговоры были уснащены упоминаниями о богоподобном профессоре Маллесоне, который, видимо, вел этот курс.
— Просто ума не приложу, что же это такое! — продолжал он. — В мои университетские деньки мне только и твердили, что от мастики вымя все распухает, а молоко идет грязное. Значит, мастика эта какая-то другая. Маленько хлопьев в молоке, да и то, когда они есть, а когда их и нет; только я этим сыт по горло, позвольте вам доложить.