Из воспоминаний сельского ветеринара
Шрифт:
Отец Хелен взглянул на меня поверх очков совершенно так же, как в прошлый раз.
— Здравствуйте, молодой человек. Входите и садитесь.
Я опустился в кресло напротив, он несколько секунд с недоумением смотрел на меня, потом пробормотал что-то вроде: «А денек нынче получше», и его глаза скосились на страницу у него в руках. Наклонив голову, он погрузился в чтение, оставив меня при твердом убеждении, что он понятия не имеет, кто я такой.
Тут мне стало ясно, что одно дело — приезжать на ферму в качестве ветеринара и совсем другое — приезжать туда в качестве гостя. Сколько раз я мыл руки в теплой
Мне стало чуть легче, когда в кухню вошла Хелен с пирогом и водрузила его на стол. Что было не так-то просто, ибо там уже царила невероятная теснота: пирожки с ветчиной и яйцами соседствовали с белейшими лепешками, маринованный язык льнул к миске с салатом, аппетитнейшие кремовые корзиночки оспаривали место у колбасного рулета, бутербродов с помидорами и воздушных бисквитов. В центре на расчищенной полянке красовался домашний торт со взбитыми сливками. Йоркширский чайный стол во всей красе.
Хелен повернулась ко мне.
— Здравствуйте, Джим! Рада вас видеть… Вы совсем исчезли, — она улыбнулась своей неторопливой дружеской улыбкой.
— Здравствуйте, Хелен! Вы же знаете, что такое окот. Надеюсь, теперь станет полегче.
— Было бы хорошо. Работа — работой, но и передохнуть необходимо. Ну садитесь же к столу, выпейте чаю. Есть хотите?
— Сейчас — ужасно, — сказал я, обводя взглядом бесчисленные яства. Хелен засмеялась.
— Так садитесь! Папа, да оторвись же от своей газеты! Мы хотели принять вас в столовой, Джим, но папа не согласен пить чай нигде, кроме кухни.
Я сел за стол вместе с Хелен, Томми и Мери (ее младшим братом и сестренкой) и тетей Люси, овдовевшей сестрой мистера Олдерсона, недавно поселившейся у них. Мистер Олдерсон, постанывая, выбрался из своего уютного уголка, плюхнулся на деревянное кресло с высокой спинкой и принялся флегматично нарезать язык.
Мистер Олдерсон плюхнулся на деревянное кресло с высокой спинкой и принялся флегматично нарезать язык.
Приняв нагруженную тарелку, я почувствовал себя очень неловко. Гостеприимные обитатели холмов часто приглашали меня перекусить, когда я приезжал по вызову, и я успел убедиться, что застольные светские разговоры там не приняты. По старомодному обычаю есть полагалось в полном молчании, а затем снова браться за работу. Но, может быть, тут это правило не применимо? Ведь это же все-таки воскресный чай… Я обвел взглядом стол, выжидая, чтобы кто-нибудь что-нибудь сказал. Молчание прервала Хелен:
— С тех пор как мы видели Джима в последний раз, у него было много работы с овцами.
— Ах так? — тетя Люси наклонила голову набок и улыбнулась. Она была маленькой женщиной с птичьими движениями, очень похожая на брата. Мне показалось, что она посмотрела на меня одобрительно. Дети глядели на меня во все глаза, и губы у них подергивались. В предыдущий раз они нашли меня очень смешным и, видимо, остались при прежнем мнении. Мистер Олдерсон посолил редиску, положил в рот и невозмутимо захрустел ею.
— Джим, а у вас было много случаев с болезнью ягнят-близнецов? — спросила Хелен, делая второй заход.
— Порядочно! — ответил я бодро. — А вот с лечением не все шло гладко. В этом году я попробовал давать маткам глюкозу, и вроде бы помогало.
Мистер Олдерсон кончил хрустеть редиской.
— Никакого толку от глюкозы нет, — буркнул он. — Я ее пробовал. Никакого толку от нее нет.
— Неужели? — сказал я. — Но это же очень интересно. Да… э… совершенно верно.
Я старательно занялся салатом, собираясь с духом для следующего вклада в общую беседу.
— В этом году внезапно погибало немало ягнят, — объявил я. — Видимо, от размягченной почки.
— Только подумать! — сказала тетя Люси, ободряюще мне улыбаясь.
— Да, — продолжал я увереннее. — Еще хорошо, что теперь у нас есть от нее вакцина.
— Вакцины — это просто чудо, — внесла свою лепту Хелен. — Вскоре вы будете предупреждать все болезни овец.
Разговор становился все оживленнее. Мистер Олдерсон покончил с языком и отодвинул тарелку.
— Никакого толку от вакцины нет. А внезапно они погибали от волосяного шара в желудке. И ни от какой ни от почки.
— А, от волосяного шара? Да-да, от волосяного шара.
Я прикусил язык и решил сосредоточиться на еде.
А она того стоила. Поглощая одну вкуснятину за другой, я преисполнялся изумления при мысли, что, вероятно, все было приготовлено Хелен. Когда же мои зубы погрузились в несравненную ватрушку, я в полной мере оценил всю меру подобного чуда: такая привлекательная девушка — и такая искусница!
Я посмотрел на нее. Она была высокой и совершенно не походила на своего щуплого отца. Вероятно, она пошла в мать. Миссис Олдерсон давно умерла… Может быть, и у нее была такая же милая дружеская улыбка, такие же ласковые синие глаза, такие же пышные темно-каштановые волосы.
Томми и Мери дружно фыркнули — им очень понравилось, как я уставился на их сестру.
— Ведите себя прилично! — одернула их тетя Люси. — И вообще уходите. Мы с Хелен будем убирать со стола.
Они начали уносить посуду в посудомойную за кухней, а мистер Олдерсон И я вернулись в кресла у очага. Старичок рассеянно пригласил меня:
— Так вы…. садитесь…. э… молодой человек.
Из посудомойной донесся стук тарелок и чашек. Мы были в кухне совсем одни. Рука мистера Олдерсона потянулась было к газете, но он отдернул ее, затравленно посмотрел в мою сторону и принялся барабанить пальцами по ручке кресла, легонько насвистывая.
Я отчаянно отыскивал хоть какую-нибудь тему для разговора, но в голову ничего не шло. Гулко тикали часы. Лоб у меня покрылся потом, но тут мистер Олдерсон откашлялся:
— В понедельник цена на свиней стояла высокая, — сообщил он.
— Неужели? Очень хорошо, ну просто замечательно.
Мистер Олдерсон кивнул, устремил взгляд куда-то за мое левое плечо и снова забарабанил. Опять над нами сомкнулась тягостная тишина, и тиканье казалось ударами тяжкого молота. Казалось, прошли годы. Мистер Олдерсон заерзал на сиденье и кашлянул. Я с надеждой поглядел на него.