Из воспоминаний
Шрифт:
Моя досада на Хвостова уже прошла и я не мог не признать, что обещанная им сугубая строгость ко мне для меня оказалась полезною. Но этого я не хотел ему показать и только пожал плечами. Эта игра продолжалась и позже. Судьба сделала так, что когда, окончив экзамены, я на другой год поселился с братом и сестрой на собственной квартире, то оказалось, что мы, не подозревая того, сняли квартиру в том же доме и по той же лестнице, где жил Хвостов, с женой и сестрой, только этажом ниже его. Но и тогда мы не хотели вести с ним знакомства.
Мы жили в тот год очень весело, принимали много гостей, имели журфиксы; у нас часто бывал мой студенческий коллега и друг, и в то же время ученик Консерватории по классу Пабста, К. Н. Игумнов.
Он {228} был великолепный пианист, очень приятный и добрый товарищ, которого все почему-то шутливо звали - отец Паисий. Он не так давно умер уже Директором Московской Консерватории в СССР;
После Хвостова никаких опасностей более не предстояло, и все экзамены прошли с успехом. Об этом мне говорил Алексеенко, прощаясь со мной, и прибавил, что вся Комиссия была удивлена моей работоспособностью; об этом же говорил мне здесь В. Б. Эльяшевич, которого тогда я лично не знал, но который свои экзамены держал в том же году. На это было у меня еще доказательство не лишенное комизма. В этом году, по случаю ранних экзаменов, было узаконено правило, которое фактически существовало и раньше, т. е. что выпускной экзамен считался всё-таки выдержанным, если по одному второстепенному предмету отметкой была 2 (т. е. неудовлетворительно). Я решил использовать эту льготу в своих интересах, ассигновав для этого последний по списку экзамен; он пришелся на историю Русского права, у проф. Числова. Это был второстепенный предмет, который не входил в программу государственных экзаменов, преподавался на первом курсе, но который, в качестве экстерна, я {229} должен был тоже сдавать. Я отнесся к своему решению совершенно серьезно, ни одной книги по этому курсу не прочел и вообще сложил все экзаменные заботы после того, как сдал предпоследний экзамен. Но я всё-таки был обязан на последний экзамен явиться; я предоставил себя в распоряжение Алексеенко, предупредив его, что его ожидает сюрприз. Когда мы с ним пришли к Числову, я ему предложил сразу поставить мне двойку и от экзамена освободить. Сначала он и Алексеенко меня не могли понять, но когда я пояснил им, в чем дело, они оба стали меня убеждать не делать этого, не портить диплома: Числов казался недовольным, что для этого я выбрал именно его предмет.
Я объяснил, что дело не в предмете, а в том, что это последний экзамен, что диплом мне всё равно обеспечен, и добавил, в защиту себя, что по его предмету я кое-что знаю, так как слушал Ключевского. Он придрался к этому замечанию и предложил мне всё-таки ответить на вопросы, которые он мне задаст. Он задал вопрос о Земских Соборах, на который мне ответить было легко, а затем по гражданскому праву - о Русской Правде, о которой у Ключевского был семинарий. В результате он мне поставил "весьма" и пенял, что я хотел к его курсу показать пренебрежение.
Так окончились мои экзамены. Второй диплом тоже с круглым "весьма" был пришит к первому. Эти последние экзамены моей жизни я сдал не хуже других и оправдал свою "экзаменную репутацию". Я помню, что несколько профессоров, в том числе и Хвостов, предлагали мне, уж не знаю, всерьез или в шутку, оставить меня при университете по своей кафедре. Но этого мне было не нужно. Я сейчас же подал прошение о зачислении меня в кандидаты на судебные должности, чтобы не потерять нескольких месяцев адвокатского стажа, и уехал в деревню для заслуженного отдыха. На этом мои приключения кончились. Моя {230} дорога наконец определилась, хотя с большим опозданием против сверстников. Я начинал адвокатуру, когда мне было уже 27 лет.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мое вступление в адвокатуру в 96 году положило конец прежним исканиям настоящей дороги. Моя профессия определилась тогда навсегда; из адвокатуры я больше не выходил. Когда передо мной открывались другие дороги, адвокатом я не только оставался, но самое вступление на них адвокатура мне облегчала. Больше того, ее уроки помогли мне и на новых дорогах. Могу сказать, что адвокатура меня воспитала и я сохранил на себе ее отпечаток. Но другие дороги не предмет моих теперешних воспоминаний; я буду сейчас припоминать только первые шаги в адвокатуре.
Я указывал, с каким пониманием задач адвокатуры я в нее поступал. Но и в ней, как повсюду, идеал тогда расходился с действительностью. Гершензон когда-то превозносил мне должность "земских начальников", как редкую возможность быть народу полезным; он в этом был
Когда я вступал в Московскую адвокатуру, там давно определилась борьба двух направлений. Сословный орган, Совет, под руководством В. Танеева, {231} ставил задачей воспитывать молодых адвокатов, т. е. помощников, для "служения праву". Для этой цели он создал среди них ряд общественных учреждений. Но в Москве это продолжалось недолго. Когда в новом Совете Танеев заменен был Корсаковым, все эти учреждения были закрыты. Сверх того были изданы "правила", запрещавшие помощникам право самостоятельной практики: они могли выступать только по передоверию своих патронов. Я не знаю, чем эти правила объяснялись. Желанием ли старших уменьшить конкуренцию, стремлением ли поднимать престиж патронов, или борьбой с теми новыми тенденциями в адвокатуре, которые приносила с собой молодежь? К счастью, это запрещение продолжалось недолго. По жалобе кн. А. И. Урусова, Сенат отменил эти правила, как незаконные. Но прежние "учреждения" помощников всё же остались закрытыми, так как даже при праве самостоятельной практики их существование зависело от сословного органа, т. е. Совета. Я не хочу дурно говорить о прежнем Совете; он строго следил за профессиональной этикой, за отношениями адвокатов к клиентам, друг другу и к судьям, но не шел дальше требований от адвокатов личной "корректности". Этой точке зрения стала противопоставляться другая, которая смотрела на адвокатуру, как на организованное служение праву, а не интересам отдельных клиентов, и стремившаяся это начало осуществлять в соответственных учреждениях. Первым проявлением этой тенденции было возникновение в Москве кружка единомышленников по этим вопросам, под шутливым названием "Бродячий клуб". Он еженедельно собирался по вторникам у кого-либо из членов кружка; из него и выходила инициатива создания общественных организаций адвокатуры для профессиональных целей ее.
Одним из первых достижений кружка еще при старом Совете было создание "консультации {232} помощников присяжных поверенных при Съезде Мировых судей". Мировые судьи ей покровительствовали и ее отстояли против Совета, который не хотел допускать ее существования вне своего руководства. Но Мировой съезд настоял, что у себя он хозяин, а Совет не захотел ссориться с судьями. Так консультация помощников была узаконена. Скоро она развилась в грандиозное учреждение; задачей его было не только удовлетворять всякие просьбы о юридической помощи, но искать и даже развивать самый спрос на нее. Так ее формулировал и главный работник консультации Л. С. Биск. Ни один посетитель, обращавшийся в консультацию, не уходил без совета, а если хотел, то и без помощи. Консультация была построена не как источник практики для ее членов, а как служение общественным нуждам.
Если задача была поставлена так широко, она должна была выйти за пределы компетенции Мировых Судей Москвы. Спрос на юридическую помощь становился шире ее. Так необходимость ее давно ощущалась для тех, кого судили присяжные, т. е. по серьезным уголовным делам. Для Москвы она удовлетворялась правом назначения казенных защитников из местной присяжной адвокатуры. Этим она удовлетворялась только отчасти и только формально. Большинство присяжных поверенных тяготились этой работой: при первой возможности свои ордера на защиту передавали помощникам, которые на этих защитах сами учились судебному делу. Еще хуже дело стояло вне самой Москвы. Окружный Суд выезжал на сессию в уездные города, где не было местных присяжных поверенных, а Суд не имел права заставлять их из Москвы туда приезжать. Вместо адвокатов, в качестве защитников там выступали "кандидаты на судебные должности", зависящие от судей и прокуроров и по одному этому не внушавшие доверия обвиняемым; или же их {233} заменяли невежественные и не всегда добросовестные дельцы и ходатаи, именовавшие себя "частными поверенными". "Бродячий клуб" решил организовать это дело. Это стало возможно потому, что этому сочувствовал П. С. Кларк, старый и честный председатель 1-го отделения Суда, где были сосредоточены все дела по уездам. "Кружок уголовных защитников" получил от него привилегию заранее в канцелярии знакомиться со всеми делами и распределять их между собой. Это было проявлением сотрудничества магистратуры с адвокатурой на пользу судебного дела.