Из-за елки выйдет медведь
Шрифт:
Несколько минут мы сидим молча. В открытую форточку залетают приглушенные уличные звуки: гудки автомобилей, голоса детей, лай собак. В комнате плещется пыльный солнечный свет. Я смотрю на мужские, большого размера, стоптанные тапки — их выдает мне Андрейка; задники сильно замяты, и ходить в них неудобно, будто под пятки положили засохшие хлебные корки.
— Ты ведь относишься ко мне как к больному, да?..
— Я очень хорошо к тебе отношусь, — осторожно говорю я.
— Не ври.
Подхожу к нему, глажу по голове. Андрейка вздрагивает и раздраженно отталкивает мою руку.
Я встаю и иду к двери. Андрейка,
Кузьмич хватает меня за руку и заговорщицки подмигивает.
— Что я тебе сейчас покажу, Сашенька! — он подводит меня к большой новенькой клетке. — Ты только посмотри!
Какое-то белое с черными пятнами существо самозабвенно поглощает корм. Кузьмич стучит пальцем по клетке. Существо замирает, маленькие темные глазки испуганно мечутся.
— Хомяк! — сияет Кузьмич. — Внуки подарили. Хороша бестия, а? Хочешь взять?
— Не укусит? — с опаской спрашиваю я.
— Он-то? Нет, конечно. Жутко ласковая тварь. Вот, держи.
Я беру в руки маленький теплый комочек. Он, дрожа и сопя, тут же вырывается и проворно взбирается мне на плечо. Несколько секунд недовольно копошится там, потом замирает, уткнувшись холодным носом в мою в шею.
— Во! — восторгается Кузьмич. — Нажрался, теперь дрыхнуть будет.
— Где?
— У тебя на плече. Или разбудить? — нерешительно предлагает дед.
— Да нет уж, пусть спит. А долго у него тихий час?
— Ну… — задумывается Кузьмич, — минут десять, наверное… А там, проснется, опять жрать попросит.
— Милое существо. Так у тебя, значит, есть внуки? Ты мне никогда не рассказывал о них.
— Есть. А как же? Двое. Внук и внучка.
— Почему же они о тебе не заботятся?
— Как это не заботятся! — возмущается Кузьмич. — Они ведь мне оплачивают твои услуги. Вот — хомяка подарили.
Подождав, пока животное выспится и дед снова водворит его в клетку, принимаюсь за работу. На этот раз еще и стирка.
— А ты кто по гороскопу? — спрашивает Кузьмич.
— Лев. Но я не верю в гороскопы.
— Да я тоже не верю. Вот, слушай: “Впереди у вас масса ярких впечатлений и радостных открытий: приключения, поездки, поиски и находки. Можете с головой окунуться в море удовольствий, но, если будущее вам не безразлично, постарайтесь произвести хорошее впечатление не только на близких, но и на посторонних людей. Напрягите интеллект: в эти дни нужно прислушаться к голосу разума. Служебный роман и легкий флирт с коллегами позволят вам легко преодолеть ступеньки карьерной лестницы. Очень скоро вам представится возможность почувствовать себя баловнем судьбы”.
— Я уже себя им чувствую, — говорю я. — И насчет путешествий чистая правда — в пятницу еду на дачу. По поводу карьеры звучит многообещающе — скоро, видимо, меня назначат главной поломойкой страны. Правда, ступеньки карьерной лестницы замучаешься отмывать, а по заплеванным идти не очень-то приятно… Что касается голоса разума, то слишком он тих и невнятен… Иногда мне кажется — его вообще нет. Знаешь, Кузьмич, это, по-моему, на редкость точный гороскоп.
Тетя Люся выглядит растерянной и печальной.
— Болит что-нибудь? — спрашиваю.
— Болит. Вот тут.
— Сердце? — пугаюсь я. — Может, валидол дать?
— Душа болит, — задумчиво говорит она. — Ночью лежишь… бессонница… пусто… страшно… И начинает болеть. Отчего это, а? — она горестно сжимает воротничок байкового халата.
— Я знаю одно лекарство, — говорю.
— Душа болит, душа, — сомнамбулически повторяет она. — И медведь… его давно нет. Что-то случилось. Что-то с ним случилось.
Я достаю из сумки шоколадку — тетя Люся сластена. Она делает вид, что не замечает хорошенького розовощекого личика Аленки. Аппетитно шурша фольгой, отламываю кусочек. Больная начинает слегка коситься в мою сторону.
— Угощайтесь, — пододвигаю ей лакомство.
— Вы, Александра, знаете, чем меня взять. Я ведь — поверите ли? — была балериной и никогда не могла есть шоколада столько, сколько хотелось, — боялась поправиться. Вы, конечно, не верите?
— Верю.
— Не верите.
Вдруг она скидывает тапки и, грациозно встав на мысы, делает несколько быстрых изящных поворотов. Лицо ее преображается, слетает с него сонная одурь, оно кажется красивым.
— Ну, как? — запыхавшись, спрашивает она. И тускнеет. — Сон я видела нехороший… Будто квартира моя — чей-то рот, и я живу во рту. А там жутко неудобно, кругом зубы… И в любой момент проглотить могут. И деться некуда. И рот этот — мой будто бы. Во как, у себя во рту живу.
— Да, — говорю, — ну и сон.
— А медведь уже целую неделю не приходит, — вдруг вспоминает она. — С ним что-то случилось… Я чувствую.
— Может, меда для него купить, а? — предлагаю я. — Он и придет.
Тетя Люся счастливо улыбается.
— Меда! Меда! Как же я раньше не догадалась! Александра, вы умница. Конечно, меда!
На улице теплые летние сумерки. Пахнет остывающим асфальтом, отцветающим жасмином, будущим дождем.
Иду не спеша. Разглядываю витрины магазинов. Ювелирный. На черных безголовых шеях — золотые цепочки. Далее магазин “Одежда для беременных”. Счастливое платье на двоих. Мне оно ни к чему. Илья не хотел детей. Зоомагазин. На вывеске собака держит во рту огромную кость. Кость выглядит несъедобной, собака — несчастной. Она похожа на дворового пса из моего детства, которого все в нашем подъезде любили и подкармливали, но никто не хотел взять домой, а детей, гладивших его свалявшуюся безродную шерсть, заставляли потом тщательно мыть руки. Как же его звали? Джим?.. Джек?.. Когда никто не видел, я обнимала его за шею и целовала в глаза. В мудрые, выцветшие от долгого одиночества глаза. Он нежно смотрел на меня и от удивления переставал вилять хвостом. И тут бабушка кричала в окно, чтобы я сейчас же отошла от собаки. Я отходила, а пес шел за мной до самого подъезда, поверив в искренность ласки. В одну из ледяных зим он куда-то исчез…
Здесь много всякого зверья, можно купить даже крокодила… Однажды я зашла и, наверное, целый час стояла возле аквариума, разглядывая ярких стремительных рыб, любуясь плавными волнистыми взмахами плавников, жадным пульсированием жабр… Лениво покачивающимися водорослями… Когда какая-нибудь рыбка, проплывая, случайно касалась их, они вздрагивали и на несколько мгновений становились похожи на язычки гаснущего пламени. Я стояла и слушала беззвучную зеленоватую мелодию водной жизни. Мне хотелось стать неподвижным спокойным камнем на дне аквариума, кажущимся таким легким… Стояла, пока продавщица не выгнала меня, сказав, что это все-таки не зоопарк.