Из Забайкалья с приветом
Шрифт:
Когда машина наша выползла за пределы части, Бугров дал газу, пахнуло отработанной соляркой, «бээмпэшка» прыгнула вперед и принялась пожирать расстояние, качаясь с носа на корму, будто на волнах. У меня, сидящего на броне, свесив ноги в люк, дух захватило, как в детстве на качелях! Радостно стало на душе. Перед глазами расстилалась заснеженная, местами – холмистая, равнина. Воля! Как будто… Воля дома будет.
«Как в этих просторах можно отыскать какие-то клады, даже имея план? Метр влево, метр вправо и, считай, напрасно долбил землю! Попробуй еще подолби ее в мороз! И какие могут быть точные ориентиры
В чем нам, вновь прибывшим, повезло, лагерь был уже обустроен. Ровные ряды зеленых платок на белом снегу, желто-коричневые столбы из свежеспиленных сосенок по периметру. На них – фонари. Грузовики с офицерскими жилыми кунгами вытянулись в шеренгу, борт к борту, носами к лагерю, задками в поле.
Ермачев командовал установкой нашей палатки. Он имел опыт. Тут срок службы действительно кое-что значит. Сержант знал, как сколотить каркас из досок, настелить пол. Белые свежие половые доски зародили какой-то вопрос в моей голове. Но я сам не понял, что за вопрос, а задумываться было некогда пока. Требовалось печь-буржуйку устанавливать. Ермачеву друганы из взвода обеспечения выделили пару бревен по-братски. Бревна нужно было распилить. Мы с Бугровым принялись за дело. Бугров был как всегда недоволен. Полагал, ему и машину обслуживать хватило бы, вместо того, чтобы дрова пилить. Там есть чем заняться.
Ермачев разбивал наши колоды, ловко управляясь с колуном. Маленький сержантик с кукольным лицом вызывал у меня все больше уважения, хоть друзьями с ним вряд ли суждено было стать. Он держал со всеми командирскую дистанцию.
– Смелков! Ты сегодня дневальный! – крикнул мне. – Тебе ночью печь топить. Не дай бог, мы замерзнем!
Не стал спрашивать, почему я. Дневальный, так дневальный, – решил. Однако оказалось, не судьба. Явился Сенин и увел за собой.
– Будешь у меня истопником, Смелков, – сказал. – Они тут без тебя управятся.
«Вот, блин, барин какой! Истопник ему нужен!» – подумал я весело. Ермаку язык показывать не стал, уходя. Хотя, очень хотелось.
– Печь-то топить умеешь? – спросил капитан, пока шагали вдоль палаток к линейке офицерских грузовиков. Я кивнул:
– Доводилось топить.
«И камин тоже», – мог бы добавить, но не стал, иначе пришлось бы рассказывать про дядькину дачу на Киевском шоссе под Москвой… – Постараюсь не оплошать.
Кунг, установленный на «зилке», где обитал Сенин, был нехитро обустроен. Печь-буржуйка у двери, труба на улицу выходит. Кровать стоит у передней стенки. Перед кроватью – небольшой стол и два стула. Печь от жилого помещения отделяется шторой из толстого брезента.
– На первую ночь дрова есть, потом на заготовку двинем, – обрисовал картину капитан.
Мне нравилась речь его. Такая, как бы, дружеская и простая, без командных ноток. Но обольщаться насчет отсутствия воли у этого офицера я бы не спешил. Сенин окончил училище с красным дипломом, как я слышал. Карьеру нацелен делать серьезно. Офицеров-«пофигистов» в армии солдаты любят, карьеристов – ненавидят. Но, Сенин был не тупой карьерист. Сенин был отличник – офицер умный, тонкий, грамотный…
Вечером
Разговор меня весьма заинтересовал. Речь шла не о ком ином, как об уже привлекшем мое внимание сержанте Ашоте Абовяне! Который, оказывается, паскуда… спит с офицерской женой!
– Ее на суд чести вызвать! – горячился, судя по голосу, старлей.
– Ее? – со своей обычной ехидцей сквозь зубы спрашивал Гарбузов. – Она вообще-то не офицер.
– Она – офицерская жена! – пыхтел командир взвода, где, очевидно, служил негодяй-Абовян. – И его на суд вызвать! Бабу распустил!
– Ты загнул, однако, – усмехался Гарбузов.
– Мужика позорит! – старлей очевидно принимал все близко к сердцу. Но не заслужил моей симпатии, так как был вульгарен. Растягивал гласные, как баба на базаре. У него выходило:
«Па-а-азорит!»
– Бохан делает вид, что не знает ничего, – заметил Сенин.
«Бохан?! – мысленно удивился я. – Так, вот о ком речь!»
– Может, и правда не знает, – жуя, проговорил замполит.
– Все уже знают, один он не знает? – не верил старлей. Он напоминал мне молодого петушка. – Терпеть больше не могу! Бохан старше меня по званию и по должности. Иначе сам бы с ним поговорил! А этого ару я на губе сгною!
– Основание? – негромко, с легкой усмешкой, интересовался Сенин. – Нарушение устава тут по-простому не припишешь.
– Она-то что творит? Шлюха! – все возмущался старший лейтенант.
– Знаешь, бабу понять можно, – замполит, видно, решил на себя взять роль адвоката. – Красивая женщина, пропадает в захолустье. Работы нормальной нет…
– Знала, за кого замуж выходила!..
Тут я с «петушком» был полностью согласен.
– Вы, Борис Вадимыч, ее защищать хотите? —спросил старлей.
– Просто пытаюсь быть объективным, Женя, – ответил майор.
– Изуродовать этого ару! Шепнуть на губе, чтобы десантура поработала.
– Абовян – не простой сержант, забыл? – чуть возвысил голос замполит. – У него папа в Москве, в генеральном штабе! За сына он может тут нам такого шороха навести!
«Так вот оно что! – стало доходить до меня. – Я-то гадаю, с чего такая лояльность к распутникам у замполита!»
– Странно, – усмехнулся Сенин. – Папа в генеральном штабе, а сынок у черта на рогах служит. Отец мог бы сыночку теплое местечко организовать. А то и совсем отмазать.
– Значит, нормальный мужик генерал, – выдвинул предположение Гарбузов.
«Правильно. Дипломат. – Оценил я. – Вдруг дойдет наверх? Пути господни неисповедимы». Мне делалось все веселее.
– А может, до сведения генерала Абовяна как-то довести? Пусть сынка приструнит, – осторожно предложил старлей.
– Гонца в Москву снарядим, что ли? – рассмеялся Гарбузов. – Или письмо анонимное отправим?
– Что же, безнаказанными этих оставлять? – расстроился командир взвода. – Пусть блудят дальше?