Из жизни полковника Дубровина
Шрифт:
Волоков нашел и военкомате ее послужной список.
В сорок восьмом году родилась у них дочь. Назвали ее Еленой. В пятьдесят втором году Зося умерла...
— Не так ли, как и Шкаликов? — бросил реплику Василий.
Пустым считать этот вопрос было бы неосторожным.
Мы прикоснулись к вещам, крайне путанным, закрытым временем.
Так к кому же обратиться? К Раскольцеву или к Власьеву?
Шкаликов прятался за закрытыми ставнями, Раскольцев и Власьев не прятались, жили на виду и даже очень на виду. Так кому же мы могли бы довериться?
Ни
Тогда мы поставили вопрос несколько иначе. К кому безопаснее обратиться, исходя из интересов дела?
Предположим, что тот, кто ищет Шкаликова, пришел бы в своих поисках к Раскольцеву или к Власьеву. Как бы выглядел этот приход?
Раскольцев — врач. Он принимает в клинике и у себя на даче. Частная практика. У него есть квартира в Москве. Дача в двадцати минутах езды иа электричке от Москвы. Каждый день к нему приходят десятки незнакомых людей.
Встреча с посланцем, который навестил Шкаликова, могла пройти незамеченной. А если бы этот незнакомец, некий Сальге, сегодняшний Иоахим Пайпер, поехал бы к Власьеву?
До Томска он мог доехать на поезде или долететь на самолете. А от Томска до Чичка-Юлы? Там ему пришлось бы пересесть на самолет местной авиалинии или ехать на пароходе. На пароходе долго... На самолете. Самолет местной авиалинии, это уже только десять пассажиров.
Забираются туда люди приезжие редко. Каждый новый человек приметен и остается в памяти его случайных спутников. Люди, живущие там, известны друг другу.
Не доезжая до Третьяков, мы уже обнаружили бы следы незнакомца.
...До подмосковного аэродрома в тридцати километрах от города мы ехали сорок минут, до Томска — три тысячи километров мы покрыли на реактивном лайнере за три с половиной часа. Три часа мы добирались на автомашине до Пышкино-Троицкого, до последней точки между Томском и Третьяками, которая была связана с областным центром автомобильной дорогой. Прыжок на самолете до Зимовского (это туда не доехала моя мать в ту зимнюю ночь), и мы на последнем до Третьяков аэродроме. Здесь местные жители знали друг друга в лицо. Знали здесь все и Николая Павловича Власьева. Наш товарищ из областного управления без труда установил, что за весь год к Власьеву и в Третьяки ни один человек, сколь-иибудь похожий на посетителя Шкаликова, не приезжал. И вообще не заезжал сюда никто из лиц неизвестных. Приезжали из областной газеты корреспонденты, работники обкома партии, приезжали работники разных областных организаций. Сам Власьев не выезжал из Третьяков с весны. Весной он был на совещании, которое собирал обком партии. А дальше — посевная, сейчас в разгаре сенокос. Не до поездок председателю колхоза. Из предосторожности мы еще раз сузили площадку. В Третьяки выехал предварительно чекист из областного управления. Нам представлялось необходимым в Третьяках окончательно установить, не навещал ли кто Власьева?
И тут в Зимовском меня настиг телефонный звонок Василия...
Вернемся немного назад и посмотрим, что происходило на станциях Рязань I и Рязань II.
Василий несколько дней кряду выходил к поездам дальнего следования и спрашивал проводников. Не так-то это было легко.
Представиться по форме нельзя. Ему могли ничего не ответить, а Шкаликову сообщить, что им интересуются.
К станции Рязань II подошел поезд из Волгограда.
Он шел в Москву. Василий начал опрос с первого вагона. Шел от проводника к проводнику. Приглянулась ему проводница попроще и подобрее, угадал он ее общительный нрав.
— Скажите, — начал он, — вам никогда нe приходилось делать денежные переводы?
Что и говорить, вопрос от незнакомого человека вполне удивительный и даже в какой-то степени нелепый. По надо знать Василия. Очки, несколько растерянный и отрешенный вид. Проводница удивилась и переспросила:
— Переводы?
— Деньги по почте никогда не посылали?
— Посылала! А вам зачем знать? — насторожившись, ответила проводница.
А Василию того и нужно было, удивить и разговориться.
— Свои или чужие? — вновь спросил он.
— Это зачем же чужие? А кто вы такой?
Василий снял очки и сразу беспомощным, наивный сделался весь его облик.
— Да вот тут... — заговорил он невнятно и скороговоркой, — отца разыскиваю... Ушел из дома... А деньги посылал, пока я рос. Да все под чужими фамилиями посылал, незнамо откуда! Мать не искала его... Я хочу найти, спасибо сказать!
В точку попал.
— Вот оно что! — воскликнула проводница. — Слыхала я что-то! Беги в десятый! Спросишь Пчелкина!
Василию пришлось действительно бежать. Поезд стоит недолго, Пчелкина упускать никак нельзя было.
У десятого вагона стояло два проводника.
— Кто из вас Пчелкин? — спросил, подбегая, Василий.
— Ну, я! — ответил проводник постарше.
— Мне на вас из третьего вагона указали...
— Семечки, что ли, покупаешь? — спросил в ответ Пчелкин.
— Нет, не семечки... Отца разыскиваю!
Пчелкии оказался человеком не без юмора. Он тут же ответил:
— Я детей не терял!
Рассмеялись Пчелкин и его товарищи, и все стало близким и возможным. Василий, как бы оправдываясь за свое неудачное обращение, объяснил:
— Ушел из дома... Отец ушел! Пятнадцать лет посылал мне деньги, пока рос, и никак не объявлялся! То из Баку, то из Волгограда, то из Арчеды... Мать не искала его! Я ищу! Может быть, я теперь ему могу помочь?
Пчелкин снисходительно улыбнулся.
— Знаю я твоего отца!
Вот она, поворотная точка во всем деле. Это уже не проблеск, это уже свет в полную силу, прорезающий тьму всей этой истории.
На встречный путь в это время подошел поезд из Москвы. В Москву поезд шел из Волгограда, из Москвы — в Баку.
Пчелкин отвлекся, высматривая у вагона знакомых проводников. На платформу сошла толпа пассажиров.
Кто совсем приехал, кто вышел прогуляться.
— Знаю, знаю я, помню такого... — продолжал Пчелкин. — Он даже мне фамилию свою называл... Запамятовал.
Василий, как и Пчелкин, оглянулся на проходящих мимо пассажиров. Прямо на него, в сером костюме, в защитных зеркальных очках от солнца, в соломенной шляпе шел человек, удивительной схожести с тем, которого нарисовала дочка Шпаликова, чей словесный портрет попытались перенести на бумагу наши специалисты.