Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак

Дюма-отец Александр

Тут кто-то из свиты Каплюша схватил за волосы голову мертвеца и поднес к ней факел, свет упал на лицо, черты которого не исказила агония, и Танги, стоя наверху бастильской башни, узнал своего друга детства Анри де Марля, одного из самых горячих и преданных делу арманьяков; глубокий вздох вырвался из его широкой груди.

— Черт побери, мэтр Каплют, — сказал человек из народа, поднося голову убитого к палачу, — вы мастак в своем деле, вам что первому канцлеру Франции голову отрубить, что последнему бродяге: чисто сработано и без задержки.

Палач удовлетворенно осклабился: и у него были свои почитатели[18 - Если нас обвинят в том, что мы наслаждаемся такими подробностями,мы ответим, что причиной тому не наши наклонности: нашей вины тут нет, виновата история. Мы не сгущали красок, не выбирали нарочно самых страшных картин этой мрачной поры, что докажет,

может быть, одна цитата, которую мы взяли из “Герцогов Бургундских” де Баранта. Когда короли и принцы вооружают народы для гоажданских войн, когда они используют орудия человеческого труда, чтобы решить спорные вопросы и разобраться в своих привилегиях, тут не орудие виновато, карает не оно, пролитая кровь — на совести того, кто приказывает, ею обагрены руки того, кто направляет,Так обратимся к цитате. Вот она: “Крови во дворе тюрем было по щиколотку. Убивали также и в городе, на улицах. Несчастные генуэзские стрелки были выдворены из домов, щс они расположились, и брошены на растерзание озверевшей толпе. Не щадили ни женщин, ни детей. Одна несчастная беременная женщина была убита, и когда ее бросили на мостовую, то увидели, как в ней трепещет живое дитя. “Гляди-ка, — сказали в толпе, — сучье отродье еще шевелится”. Над трупами совершались ужасные надругательства: из них вырезали кровавые ленты, как это сделали с коннетаблем, их волоком тащили по камням мостовой, тела графа Арманьякского, канцлера Робера ле Массона, Раймона де Ла Герра протащили со всевозможными измывательствами по всему городу и бросили на ступеньки дворца, где они пролежали три дня”.Вероятно, де Барант почерпнул это у Ювенала Ю рее на, свидетеля описываемых событий, с которым наш читатель уже знаком.].

В ту же ночь, за два часа до рассвета, из внешних ворот Бастилии со всевозможными предосторожностями выехал отряд всадников, малочисленный, но хорошо вооруженный; не производя шума, он направился к Шарашонскому мосту и, переправившись по нему через Сену, в течение примерно восьми часов шел вдоль правого берега реки. Наконец к одиннадцати часам утра он оказался неподалеку от укрепленного города.

— Теперь, ваше высочество, — сказал Танги всаднику, ехавшему рядом с ним, — вы можете поднять забрало и восславить святого Карла Французского, ибо вы видите белую перевязь арманьяков, и сейчас вы войдете в преданный вам Мелен.

Вот так дофин Карл, которого история впоследствии прозвала Победоносным, провел свою первую в жизни бессонную ночь, и это был его первый военный поход.

ГЛАВА XXII

Нетрудно объяснить политические мотивы, которые удерживали вдали от столицы герцога Бургундского.

В тот момент, когда некто, более удачливый, чем он, овладел Парижем, он подумал о том что, хотя эта честь выпала на долю другого и отнять ее у него он не может, но извлечь из этого наибольшую выгоду для себя должно. Ему нетрудно было догадаться, что естественной реакцией на политические перемены будет резня, убийства из чувства мести, что его присутствие все равно этому не помешает, а лишь приведет к падению его авторитета в глазах его же сторонников, зато его отсутствие снимет с него ответственность за пролитую кровь. Впрочем, кровь текла из жил арманьяков, хорошее кровопускание надолго ослабит противоборствующую партию, его враги падали один за другим, а он ни одного из них даже пальцем не тронул. Спустя некоторое время, когда он решит, что народ устал от бойни; когда он увидит, что город утомлен, что ему уже не до мести и теперь нужен отдых; когда можно будет пощадить без всяких затруднений и опасности для себя оставшихся в живых членов покалеченной, обезглавленной партии, — тоща он вернется в эти стены как их ангел-хранитель: он потушит огонь, остановит кровопролитие, он объявит мир и амнистию для всех.

Причина, которой он объяснил свое отсутствие, имеет самое прямое отношение к продолжению нашей истории, и мы не можем скрыть ее от наших читателей.

Молодой де Жиак, которого мы видели в Венсенском замке и который оспаривал у де Гравиля и де Л’Иль-Адана сердце Изабеллы Баварской, сопровождал, как мы уже говорили, королеву в Труа. От своей венценосной повелительницы он получил множество важных поручений к герцогу Бургундскому. Находясь при дворе принца, он обратил внимание на мадмуазель Катрин де Тьян, приставленную к герцогине де Шароле[19 - Граф Шароле, сын герцога Жана, был женат на дочери короля Карла VI, принцессе Мишель.]. Молодой, смелый и красивый, он решил, что этих качеств в соединении с уверенностью в себе — а его уверенность проистекала из уверенности в обладании этими качествами — достаточно, чтобы покорить красивую, молодую, благородного происхождения девушку. И он был немало удивлен, заметив, что его ухаживания произвели на нее не большее впечатление, чем ухаживания других кавалеров. Первое, что пришло на ум де Жиаку, — это то, что у него есть соперник. Он словно тень всюду следовал за мадмуазель де Тьян, следил за каждым ее жестом и перехватывал каждый взгляд, но, как ни изощрялась его ревность, в конце концов он пришел к выводу, что ни один из окружавших ее молодых людей не был предпочтен ему и не был более удачлив. Он был богат, носил благородное имя, и пусть она не любит его, но, может быть, если б он предложил ей руку, это польстило бы ее тщеславию. Вежливый ответ мадмуазель де Тьян не оставлял и тени надежды, и де Жиак замкнул любовь в своем сердце. Он находился на грани помешательства, все время об этом думая и не в силах что-либо изменить. Единственным его спасением была разлука, и он решился на это; вот тогда-го, получив наставление герцога, де Жиак и вернулся к королеве.

Через полтора месяца ему пришлось вновь отправиться в Дижон с вестями от королевы. Его отсутствие оказалось более благотворным, нежели присутствие: герцог принял его с необычайной любезностью, а мадмуазель де Тьян — с благосклонностью. Он не мог поверить такому счастью, но в один прекрасный день герцог Жан предложил де Жиаку свое посредничество в его отношениях с мадмуазель де Тьян. Такая серьезная протекция устраняла многие препятствия, де Жиак принял предложение герцога с восторгом, и второй ответ мадмуазель де Тьян был настолько же обнадеживающим, насколько первый — удручающим, а это доказывало, что или мадмуазель де Тьян поразмыслила и приняла во внимание достоинства рыцаря, или что герцог имел на нее очень большое влияние: словом — в подобных обстоятельствах никогда не следует слишком доверять первому порыву женщины.

Герцог объявил, что вернется в Париж не раньше, чем будет отпразднована свадьба. Свадьба была великолепной. Герцог пожелал взять на себя все расходы, утром состоялись турниры и поединки, в которых все участники показали прекрасное искусство; на обед подали великолепные кушанья, отмеченные высокой изобретательностью, а вечером была разыграна мистерия “Адам, получающий из рук Бога Еву”, принятая всеми с восхищением. Для ее постановки из Парижа специально вызвали известного поэта, его путешествие ему ничего не стоило, и он еще получил как вознаграждение двадцать пять золотых экю. Все это происходило с 13 по 20 июня 1418 года.

Наконец герцог Жан рассудил, что настал момент для возвращения в столицу. Он поручил де Жиаку предупредить о его приезде. Но тот согласился разлучиться со своей молодой супругой, только когда герцог пообещал, что введет ее в окружение королевы и доставит в Париж. По дороге в Париж де Жиак должен был предупредить Изабеллу Баварскую, что герцог 2 июля заедет за ней в Труа.

Четырнадцатого июля Париж был разбужен звоном колоколов. Герцог Бургундский и королева подошли к Сент-Антуанским воротам. Народ высыпал на улицу; дома, мимо которых должны были проследовать в Сен-Поль герцог и королева, были украшены коврами, словно ждали самого Господа Бога; город усыпали цветами, изо всех окон выглядывали женские головки. Шестьсот буржуа в голубых головных уборах, возглавляемые де Л ’Иль-Аданом и де Жиаком, несли ключи от города, дабы вручить их победителям. За ними следовала огромная толпа, разделенная по корпорациям, каждая из которых несла свое знамя. Народ радостно приветствовал победителей, забыв о том, что он ничего не ел вчера и ему нечего будет есть завтра.

Наконец кортеж приблизился к королеве, герцогу и их свите, сидевшим верхом на лошадях. Буржуа, несший золотые ключи на серебряном блюде, подошел к герцогу и преклонил перед ним колено.

— Ваша светлость, — сказал де Л’Иль-Адан, коснувшись ключей кончиком обнаженного меча, — вот ключи от вашего города: город ждал вашего прибытия, чтобы вручить их вам.

— Дайте мне их, мессир де Л’Иль-Адан, — сказал герцог, — ибо, по всей справедливости, вам принадлежит право коснуться их раньше меня.

Де Л’Иль-Адан соскочил с коня и, взяв ключи с блюда, почтительно протянул их герцогу, и тот прицепил их к луке седла рядом с боевым оружием. Многие сочли это вызовом со стороны человека, который входил в город не для войны, а для мира, что, однако, не охладило всеобщего энтузиазма — так велика была радость от встречи с королевой и герцогом. Тут к герцогу подошел какой-то горожанин и протянул ему два голубых бархатных камзола: один для него, другой для его племянника графа Филиппа де Сен-Поля.