Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак
Шрифт:
Тут привратник открыл низкую дверь, такую низкую, что Каплюш — а он был совсем не высок — вынужден был нагнуться, чтобы проникнуть в камеру, находившуюся за этой дверью. Проходя, он отметил, как прочна и надежна дверь: дубовая, в четыре пальца толщиной и вдобавок обита железом. Он одобрительно, с видом знатока, кивал головой.
Темница была пуста. Каплюшу достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться в этом, но он решил, что тот, за кем он послан, на допросе, либо его пытают; он поставил меч в угол и стал
— Пришли, — проговорил тюремщик.
— Хорошо, — кратко ответил Каплюш.
Ришар собрался было уйти с лампой в руке, но Каплюш попросил оставить лампу ему. Тюремщику не было приказано оставлять Каплюша без света, и он исполнил просьбу. Заполучив лампу, Каплюш начал исследовать камеру и был настолько поглощен этим занятием, что не услышал, как дважды повернулся ключ в замочной скважине и опустился тяжелый засов.
В соломе, служившей постелью, он нашел то, что искал: камень, которым узник пользовался как подушкой.
Каплюш положил камень посреди камеры, придвинул к нему старую деревянную скамеечку, поставил на нее фонарь, потом взял меч, смочил камень остатками уже гнилой воды, которую он нашел в кувшине с отколотыми краями, и, сев на пол и зажав камень между коленями, с важным видом стал точить об него меч — ведь от частого употребления в последние дни он слегка притупился. Каплюш прерывал свою работу лишь для того, чтобы проверить, проведя большим пальцем по лезвию, достаточно ли оно остро, и затем с новым пылом принимался за работу.
Он был так поглощен столь приятным занятием, что не заметил, как дверь снова открылась и закрылась и к нему подошел человек, глядевший на него с неподдельным изумлением. Наконец вошедший прервал молчание.
— Черт возьми, мэтр Каплюш, — сказал он — странным делом вы заняты.
— А, это ты, Горжю, — Каплюш вскинул на гостя глаза, но тотчас вновь опустил их на камень, приковывавший все его внимание. — О чем это ты?
— Я говорю, меня прямо поражает, что вас занимают сейчас такие мелочи.
— Естественно, сын мой, — отвечал Каплюш, — ничто не делается без души, а в нашем деле она так же нужна, как в любом другом. Этот меч затупился; это, конечно, неважно во время мятежа: главное — убить, а с какого раза оно получится — все равно; но служба, которую ему предстоит нести, несравнима с той, что он нес весь этот месяц, и тут уж не надо жалеть стараний, иначе уронишь свою честь.
У Горжю теперь был мало сказать — изумленный, а какой-то дурацкий вид. Он молча смотрел на своего учителя, а тот, казалось, работал тем усерднее, чем ближе был его конец.
Спустя некоторое время Каплюш вновь вскинул глаза на Горжю.
— Ты, стало быть, не знаешь, — сказал он, — что завтра состоится казнь?
— Как же, как же, — отвечал Горжю, — знаю.
— Тогда, — сказал Каплюш, вновь принимаясь за работу, —
— А вам известно, — в свою очередь поинтересовался Горжю, — кого казнят?
— Нет, — ответил Каплюш, не прерывая работы, — меня это не касается, если только речь не идет о каком-нибудь горбуне, о чем меня должны уведомить: ведь нужно приготовиться заранее, поскольку тут есть свои трудности.
— Нет, мэтр, — отвечал Горжю, — у осужденного такая же шея, как и вас, и у меня, и мне немного не по себе, потому что у меня рука еще не так набита, как у вас.
— Что, что?
— Я говорю, что я назначен палачом только сегодня вечером, и было бы очень досадно, если бы я сразу дал осечку…
— Ты — палач?! — воскликнул Каплюш, выронив меч из рук.
— Ах, Боже мой! Ну да, четверть часа назад прево позвал меня и облек меня этим званием.
Тут Горжю вытащил из кармана пергамент и показал его Каплюшу; Каплюш не умел читать, но узнал французский герб и печать прево и, мысленно сравнив этот документ с выданным ему, убедился, что они одинаковы.
— О! — удрученно протянул он. — В канун публичной казни — такое оскорбление!
— Но, мэтр Каплют, тут уж ничего не поделаешь.
— Это почему же?
— Потому что не можете же вы казнить самого себя, такого еще не бывало.
До Каплюша стал понемногу доходить смысл происходящего. Он удивленно посмотрел на своего подручного, волосы дыбом встали у него на голове, у корней волос выступил пот и заструился по впалым щекам.
— Так это я! — вскричал он.
— Да, мэтр, — ответил Горжю.
— А ты!..
— Да, мэтр.
— Кто же отдал этот приказ?
— Герцог Бургундский.
— Быть того не может! Всего час назад он держал мою руку в своей.
— И тем не менее это так, — сказал Горжю. — Теперь он будет держать в своих руках вашу голову.
Каплюш медленно поднялся и, шатаясь, точно пьяный, направился прямо к двери; он схватил огромными ручищами замок и дважды повернул его так, что он соскочил бы с петель, не будь они такими прочными.
Горжю не спускал с него глаз; на его грубом, жестком лице появилось необычное для него выражение интереса.
Когда мэтр Каплюш понял тщетность своих усилий, он вернулся на прежнее место, поднял меч и, положив его на камень, последний раз прошелся по нему — теперь меч был в порядке.
— Не довольно ли? — сказал Горжю.
— Чем острее, тем лучше, раз он предназначен для меня, — глухо произнес Каплюш.
В эту минуту в камеру вошел прево Парижа Во де Бар в сопровождении священника и, чтобы соблюсти законность, приступил к допросу. Каплюш признался в восьмидесяти шести убийствах, помимо тех, которые он совершил, исполняя служебный долг; среди убитых примерно треть составляли женщины и дети.