Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак
Шрифт:
— О Катрин, Катрин! Эти чистые уста, этот кроткий взгляд, нежный голос и — измена в сердце! Под личиной ангела — дьявольская душа! Еще сегодня утром она провожала меня ласками и поцелуями. Она нежно трепала белоснежной рукой твою гриву, Ральф, она поглаживала твою шею и все твердила: ” Ральф, мой Ральф, верни мне поскорее моего возлюбленного”. Коварная!.. Быстрее, Ральф, быстрее!
И он ударил коня кулаком по тому месту, которого касалась рука Катрин. Ральф был весь в мыле.
— Катрин, твой возлюбленный возвращается, Ральф вернет его тебе… О, неужели это правда, неужели правда, что ты обманываешь меня! О, отмщения! Потребуется немало времени, чтобы найти месть, достойную
Ему ответило ржание другой лошади; спустя некоторое время де Жиак заметил всадника, который тоже мчался галопом. Ральф одним броском обошел всадника, как орел одним взмахом крыла обгоняет грифа. Де Жиак узнал герцога, а герцогу почудилось, что перед ним мелькнул призрак.
Итак, герцог Жан направлялся в крепость Крей.
Он продолжал свой путь; через несколько секунд призрачный всадник исчез из виду, впрочем, это видение не надолго задержалось в мозгу Жана, уступив место любовным мечтаниям. Ему предстоял короткий отдых и от политических битв, и от ратных подвигов. На некоторое время он даст покой телу и избавится от терзающих его дум; он заснет в объятиях прекрасной возлюбленной, ангел любви овеет своим дыханием его чело; только люди с львиным сердцем, с железной волей умеют по-настоящему любить.
Размышляя так, он подъехал к воротам замка. Огни были потушены, светилось лишь одно окошко, за шторой которого вырисовывалась тень. Герцог привязал лошадь к кольцу и, сняв с пояса маленький рожок, несколько раз прогудел в него.
Огонь в окне заколебался и, оставив первую комнату, которая тотчас погрузилась во мрак, стал переходить из окна в окно, длинной вереницей следовавших друг за другом. Через некоторое время герцог услышал за стеной легкие шаги, прошуршавшие по гравию и сухим листьям; молодой нежный голос спросил за дверью:
— Это вы, мой герцог?
— Да, не бойся, моя прекрасная Катрин, это я.
Дверь отворила молодая женщина, дрожавшая от страха и холода.
Герцог прикрыл ей плечи полой своего плаща и прижал ее к себе, плотней закутываясь вместе с нею в плащ; в полной темноте они пересекли двор. Внизу у лестницы стояла небольшая серебряная лампа, в которой горело благовонное масло: Катрин не осмелилась захватить ее с собой из страха быть замеченной и еще потому, что ветер мог задуть огонь; она взяла лампу, и влюбленные, рука в руке, поднялись по лестнице.
К спальне вела длинная темная галерея, Катрин еще теснее прижалась к любимому.
— Могли ли вы предположить когда-нибудь, мой герцог, — сказала Катрин, — что я одна решусь пройти по этой галерее?
— Вы настоящий храбрец, моя Катрин.
— Я отважилась на это, потому что спешила открыть вам, ваша светлость.
Катрин склонила голову на плечо герцогу, а тот прижался губами к ее лбу; так они прошли всю длинную галерею в колыхавшемся вокруг них кольце света от лампы, падавшего на темную, строгого очерка голову герцога и белокурую, нежную головку его возлюбленной, — вместе они составляли живописную группу, словно сошедшую с картины Тициана. Они вошли в спальню, откуда на них пахнуло теплом и благовониями, дверь за ними закрылась — они оказались в полной темноте.
Влюбленные прошли в двух шагах от де Жиака и не увидели его бледного лица в складках красной шторы, закрывавшей последнее окно.
О, кто сможет описать, что происходило в его сердце, когда он увидел, как герцог и Катрин шли, приникнув друг к другу! Какую же месть готовил им этот человек, если он тут же не бросился на них и не заколол обоих!
Он прошел по галерее, медленно спустился по лестнице, поникнув головой и, словно старик, еле волоча ослабевшие ноги.
Когда он достиг окраины парка, он открыл маленькую калитку, выходившую в поле, — ключ от нее был только у него. Никто не видел, как он вошел, никто не видел, когда он вышел. Глухим, дрогнувшим голосом он позвал Ральфа. Добрый конь взвился от радости и заржал, бросившись к хозяину.
— Тихо, Ральф, тихо! — сказал де Жиак, тяжело опускаясь в седло, и, не в силах управлять конем, бросил ему на шею поводья, целиком доверяясь этой преданной животине и не заботясь о том, куда она его понесет.
Собиралась гроза, начал моросить холодный дождь, в небе накатывали друг на друга тяжелые, низкие тучи. Ральф шел шагом.
Де Жиак ничего не видел, ничего не чувствовал, он неотвязно думал об одном и том же. Эта женщина своей изменой разрушила все его будущее.
Де Жиак мечтал о жизни настоящего рыцаря: о ратных подвигах, о покое любви. Эта женщина, которая и через двадцать лет еще будет красавицей, получила от молодого мужчины залог счастья на всю жизнь. И вот конец всему; ему больше не воевать, не любить; отныне одна мысль поселится в его голове, вытеснив остальные, мысль о мщении, о двойном мщении, мысль, сводившая его с ума.
Дождь зачастил, ветер, налетая мощными порывами, гнул деревья к земле, словно слабые камышинки, срывая с них последние листья, которые еще не сняла осень. Вода струилась по ничем не защищенному лбу де Жиака, но он не замечал этого: кровь, прихлынувшая было к сердцу, бросилась ему в голову, в висках стучало, перед взором проносились какие-то странные видения: он сходил с ума. Одна мысль, одна всепожирающая, неотступная мысль будоражила его воспаленный, разбитый мозг, он был как в бреду.
— О! — вдруг вскричал де Жиак. — Пусть сатана возьмет мою правую руку, и да буду я отмщен!
В тот же миг Ральф скакнул в сторону, вспыхнула голубоватым огнем молния, и де Жиак увидел, что бок о бок с ним едет какой-то всадник.
Он только сейчас увидел этого попутчика, и не мог понять, как тот вдруг оказался рядом. Казалось, Ральф был удивлен не менее своего хозяина, он в ужасе отпрянул и заржал, дрожа всем телом, словно только что искупался в ледяной воде. Де Жиак бросил на незнакомца быстрый взгляд и поразился, что так четко видит его лицо, хотя ночь была темная. Странный свет, позволявший во мраке различить черты этого человека, исходил от опала, которым было приколото перо, украшавшее его берет. Де Жиак бросил взгляд на свою руку, где было кольцо с таким же камнем; но оттого ли, что камень был не так тонок, или из-за оправы, только он не светился; де Жиак снова перевел взгляд на незнакомца.
Это был одетый в черное и восседавший на такой же масти лошади молодой человек с бледным, меланхоличным лицом; он ехал, как в удивлении отметил де Жиак, без седла, без шпор и без поводьев — лошадь повиновалась и так: ему было достаточно сжать коленями ее бока.
Де Жиак не был расположен начинать разговор, ибо не хотел ни с кем делиться своими горестными думами. Он пришпорил коня, Ральф тотчас же понял хозяина и поскакал галопом. Всадник и его вороная лошадь проделали то же самое, Спустя четверть часа де Жиак обернулся назад в полной уверенности, что оставил своего навязчивого спутника далеко позади. Каково же было его удивление, когда он увидел, что ночной путешественник не отставал от него. Движение его лошади определялось поступью Ральфа, но, судя по всему, всадник еще меньше, чем прежде, заботился о том, чтобы править лошадью, она шла галопом, словно и не касаясь земли, нс издавая ни малейшего звука, а ее копыта не выбивали искр из камней.