Изабелла Баварская
Шрифт:
Перине весь обратился в слух.
— Герцог выбрал из своей армии десять тысяч человек на лошадях, — людей самых мужественных, а лошадей самых крепких, — и тех и других он приказал обильно кормить, а на восьмые сутки в ночь он выступил во главе этого войска, покинув свой лагерь под Корбеем и взяв курс на Тур. Шли всю ночь, в глубокой тишине, и только перед рассветом сделали остановку на час, чтобы задать корм лошадям, после этого снова тронулись в путь и шли пятнадцать часов подряд, соблюдая еще большую осторожность, чем ночью; с наступлением темноты вновь сделали привал, — до Тура оставалось шесть лье. Армия эта вызывала удивление у жителей тех мест, через которые она проследовала: всех поражало, что она продвигалась стремительно и при полном молчании. Утром следующего дня, в восемь часов, герцог Бургундский,
Тут Лоран Дюпюи окончательно понял, что проиграл; он выбежал через боковую дверцу, вскочил на коня в галопом помчался в Тур; город был предупрежден им об опасности и укрепился, как мог.
Как только Дюпюи исчез, сир де Савез приблизился к королеве и почтительно приветствовал ее от имени Герцога Бургундского.
— Где он сам? — спросила королева.
— У портала церкви, он ждет вас.
Королева и принцессы кинулись к входной двери, путь им преграждала живая изгородь из вооруженных людей, которые кричали: «Да здравствует королева и его высочество дофин!» Увидев королеву, герцог Бургундский соскочил с коня и преклонил колено.
— Несравненный кузен, — сказала она, грациозно приблизившись к герцогу и подняв его с колен, — я должна вас любить, как никого в королевстве. Вы все бросили ради моего спасения по первому моему зову. Заверяю вас, что никогда не забуду этого. Теперь мне еще яснее видно, что вы всегда любили его величество короля, королевскую семью и королевство, высоко ставя общественные интересы.
При этих словах она протянула ему руку для поцелуя.
Герцог сказал в ответ несколько учтивых слов, подчеркнув свою преданность королеве, и оставил охранять ее сира де Савез и тысячу всадников, а сам, не мешкая, отправился с остальной частью армии в Тур, рассчитывая попасть в город прежде, чем тот оправится от изумления. Герцог не встретил никакого отпора, и в то время, как его люди пробирались низинами, он въехал в город через ворота: солдаты Дюпюи покинули их. Несчастный сам оказался в числе пленников, послужив для потомства примером, суть коего заключалась в том, что не должно выказывать непочтение к высоким особам, до каких бы крайностей они ни доходили.
— И что же с ним сталось? — спросил Перине.
— Он был повешен в полдень, — отвечал Ювенал.
— А королева?
— Она вернулась в Шартр, а оттуда переехала в Труа-ан-Шампань, где держит свой двор. Генеральные штаты Шартра — их члены все ее креатуры — объявили ее регентшей и по ее заказу сделали печать, на одной стороне которой, поделенной на четыре части, изображены гербы Франции и Баварии, а на другой — ее портрет с надписью: «Изабелла, милостью божьей королева, — регентша Франции».
Подробности, касающиеся политики, мало интересовали Перине Леклерка, его интересовало совсем другое, о чем он не решался заговорить; наконец, после минутной паузы, увидев, что мессир Ювенал собирается уходить, он спросил, стараясь казаться равнодушным:
— Правда ли, что с дамами, сопровождавшими королеву, стряслась какая-то беда?
— Никакой, — отвечал Ювенал.
Перине вздохнул.
— А где именно королева держит свой двор?
— В замке.
— И последний вопрос, мессир. Вы такой ученый, вы знаете латынь, греческий, географию. Прошу вас, скажите, в какую сторону должен я глядеть, чтобы увидеть Труа?
Ювенал поразмыслил, затем коснулся левой рукой головы Перине, а правой указал на точку в пространстве.
— Вот, — сказал он, — гляди-ка сюда, между колокольнями Сент-Ив и Сорбонны. Видишь луну, которая поднимается над колокольней, а чуть левее яркую звезду?
Перине кивнул головой.
— Эта звезда называется Меркурий. Ну так вот, если провести от нее вертикальную линию по направлению к земле, то эта линия разделит надвое город, о котором ты меня спрашиваешь.
Перине оставил без внимания показавшееся ему невразумительным астрономическо-геометрическое объяснение молодого докладчика государственного совета; его взгляд приковывало лишь то место в пространстве, которое находилось чуть левее колокольни Сорбонны, то место, где дышала Шарлотта. Остальное его не занимало, в этой же точке для него был сосредоточен целый мир.
Он жестом поблагодарил Ювенала; тот важно удалился, преисполненный гордости: ведь он дал своему молодому соотечественнику доказательство истинной учености, упрекнуть же этого беспристрастного и сурового историка можно было лишь в том, как он ею пользовался, да еще в желании довести до сведения слушателя, что он, Ювенал, происходил из рода Юрсен note 20 .
Перине стоял, прислонившись спиной к дереву, его глаза были устремлены на ту часть Парижа, где высился Университет, но он не замечал его, и вскоре, словно и впрямь пропоров пространство, его взгляд вперился в Труа, мысленным взором Перине проник в Труа, в замок, в опочивальню Шарлотты, и комната выступила перед ним как декорация в театре, которую видит лишь один зритель. Он живо представил себе цвет обивки, мебель и среди всего этого — молоденькую грациозную блондинку, свободную в данную минуту от забот о своей королеве; от белых одежд исходит оживляющий темную комнату свет, — так носят в себе и излучают свет ангелы Мартин и Данби, и эти лучи освещают мрак, который они прорезают и в котором еще не блеснул луч солнца.
Note20
Отец Ювенала был обязан своим именем замку Юрсен, который ему предоставил во владение Париж и на портике которого были изображены фигуры двух играющих медведей. (Прим. автора.). Медведь по-французски звучит как урс. (Прим. переводчика).
Собрав все свои душевные силы, Перине сосредоточился на этом видении, и оно стало для него реальностью, — если бы его воображению предстала сейчас Шарлотта не спокойная и задумчивая, а другая — подвергающаяся опасности, он протянул бы ей руки и бросился бы к ней, словно их разделял всего один шаг.
Перине так увлекся созерцанием любимой, — те, кто пережил это, уверяют, что в некоторые моменты иные люди живут двойной жизнью, — что не услышал шума, который производил двигавшийся по улице Павлина отряд всадников, и не заметил, как тот оказался всего в нескольких шагах от вверенного Перине участка.
Командующий этим ночным походом сделал знак отряду остановиться, а сам взобрался на крепостной вал. Поискав глазами часового, он заметил Перине, — тот, весь во власти своей грезы, стоял не шелохнувшись, ничего не замечая вокруг.
Командир отряда приблизился к этой неподвижной фигуре и поддел на кончик шпаги фетровую шапочку, прикрывавшую голову Леклерка.
Видение исчезло так же мгновенно, как рушится и проваливается сквозь землю воздушный замок. В Перине словно молния ударила, он схватился за копье и инстинктивным движением отстранил шпагу.
— Ко мне, ребята! — крикнул он.
— Ты, верно, еще не совсем проснулся, молодой человек, и грезишь наяву, — сказал коннетабль и шпагой переломил надвое, словно тростинку, копье с клинком, который Леклерк выставил вперед и который, падая, воткнулся в землю.
Леклерк узнал голос правителя Парижа, выронил оставшийся у него в руках обломок и, скрестив на груди руки, стал ждать заслуженного наказания.
— Так-то вы, господа буржуа, защищаете ваш город, — продолжал граф Арманьякский. — И это называется: исполнять свой долг! Эй, молодцы, — обратился он к своим людям, те тотчас же сделали движение по направлению к нему. — Есть три добровольца?