Избач
Шрифт:
Услышав предложение, Корней замер, а Дарья прошла, не задерживаясь, поскольку очень опаздывала.
На фасаде Избы-Читальни головастый Артемка Клестов и худосочный Мишка Лупатый крепили лозунг «Кулаку – ни клочка земли, ни зернышка урожая!». Дарья мимо пройти не могла, закричала:
– Криво весите, Лупатый, выше свой край, выше!
– Ты шла своей дорогой, и ступай, – огрызнулся Лупатый, продолжая невозмутимо делать свое дело. – А нам неча указывать.
Дарье хотелось еще покомандовать, но она опаздывала на заседание партячейки – тем более, сегодня выступал приезжий уполномоченный из Коротково. Поэтому пришлось
Артемка, проводив взглядом Дарью, цыкнул на Лупатого:
– Ишшо раз услышу, как ты грубишь ей, – он долго подбирал подходящее слово, щуря глаза и сжимая губы. – За пиканами с тобой не пойду, так и знай! Пущай другие с тобой ходют.
– Ты чаво, Тём? Не заболел, случаем?
– Сам ты больной, Лупатый, и не лечишься! И вообще, сам вешай свой дурацкий лозунг!
С этими словами Артемка спрыгнул с лестницы, отпустив свой край, ветер тотчас начал трепать его. При этом Лупатый с трудом удержался, чтобы не упасть. Он хотел крикнуть что-то обидное вслед удаляющемуся Клестову, но, видя, что тот идет не оборачиваясь, молча отпустил свой край и тоже начал спускаться.
На крыльце правления курил Павел Кныш. Увидев Дарью, он строго погрозил пальцем:
– Лубнина, ты собираешься в секретари или как? Заседание началось, а ты с пацанвой лясы точишь! Это не по-комсомольски!
– Да бегу я, бегу уже.
– Из области приехал уполномоченный по коллективизации, – доверительно сообщил он девушке, едва та взбежала на крыльцо правления. – Товарищ Ревзин, зовут Прокопий Авдеич… он и докладывает. Считаю, тебе надо послушать.
– Там накурено, небось… – заметила Дарья, не спеша заходить. – А я этот запах с детства не переношу, противный такой.
– Ну, ты даешь, Лубнина! – Кныш развел руками, и даже слегка присел. – Собираешься посвятить жизнь борьбе за дело освобождения трудящихся, а на такую мелочь обращаешь внимание. Учись отличать главное от сиюминутного… второстепенного. Зерна от этих самых… плевков… или как их там?
– Плевел, вы хотели сказать, Павел Силантьич?
– Ну да, ну да, – стараясь как можно быстрее проводить девушку с крыльца, он попытался приобнять ее за плечо. – Вот видишь, какая ты… умная, начитанная.
– Ничему я жизнь посвящать пока не собираюсь, не делайте скоропалительных выводов. – Дарья скинула его руку со своего плеча, и принялась отчеканивать каждое слово: – И главное от второстепенного я отделять умею. А курить совсем не обязательно, тем более, когда окна закрыты.
С этими словами она шагнула через порог.
В Красном уголке было накурено так, что Дарья подумала, будто попала в парилку. Усевшись на ближайший пустой табурет, с трудом в дыму разглядела докладчика.
– Результаты неутешительные, товарищи, – изрек он, закашлявшись. – За лето мы потеряли в целом по области, считай, половину колхозников. Сорок восемь процентов вышли из колхоза, вновь подались в единоличники. Эти примеры, сами знаете, заразительны, глядя на них, и другие пишут заявления. А молодому государству, вставшему на путь индустриализации, очень нужен хлеб. Что мы ему дадим вместо хлеба? Ужасающие цифры вышедших из колхоза? Или рассказ о том, как бандиты амбар сожгли? И то, и другое недопустимо!
Дарья подняла руку, приезжий близоруко прищурился:
– Чего тебе, девочка?
– У меня вопрос, – она встала,
– По существу? – снисходительно уточнил Гимаев.
– Еще как по существу. Зачем тогда товарищ Сталин написал свою статью «Головокружение от успехов»? Ведь именно из-за нее колхозы стали разваливаться. Он в ней как бы намекнул…
На нее стали шушукать, шипеть, Кныш уронил голову, взъерошив себе кудри. Хотел было стукнуть по столу от души, но в последний момент сдержался.
А она продолжала.
– Если бы этой статьи не было, я считаю, никто бы не вышел из колхоза, ну или… всего несколько человек.
– У тебя все, Лубнина? – вскочил, не вытерпев, Гимаев. – Садись тогда и больше с такими… провокационными и… оппортунистическими вопросами не встревай. Ты ведь будущий комсомольский секретарь!
Ревзин показал жестом, дескать, ничего предосудительного не произошло, можно успокоиться.
– Девочка, ты знаешь, в чем политическая особенность текущего момента? – приезжий взглянул исподлобья на Дарью так, что она покраснела.
– Наверное, в том, что крестьяне бегут из колхозов вместо того, чтобы в них коллективно хозяйствовать, помогая городу и стране… строить социализм.
Ревзин от удивления поднял брови:
– В общем ход мыслей верный. А в чем была особенность момента, когда Иосиф Виссарионович написал статью «Головокружение от успехов?», я имею в виду февраль-март?
Дарья удрученно молчала, опустив руки и еще гуще краснея.
Уполномоченный не стал издеваться над девушкой и усадил ее.
– Особенность была в том, что возникла реальная угроза крестьянских антиколхозных восстаний и бунтов. А это – срыв посевной! Что это такое в масштабах хотя бы Урала и Поволжья, думаю, вам объяснять не надо. Это вы должны понимать. Считай, политический момент! Для того вы и коммунисты, чтобы чувствовать политику партии и неукоснительно проводить ее в массы. Появление такой статьи было продиктовано объективной необходимостью на тот момент. Сейчас ситуация в корне иная. Я понимаю, амбар бандиты сожгли, зерно, скорее всего, оттуда увезли. Что по банде Храпа?
– Пока никаких результатов, – отрапортовал Кныш, поднявшись со своего места. – Сейчас с минуты на минуту должен подойти новый начальник ГПУ, товарищ Байгулов… Он подробней все доложит.
– Знаю Байгулова, преданный коммунист, отважный, – Ревзин потряс в воздухе кулаком, как бы демонстрируя эту самую преданность нового начальника ГПУ. – Требователен и к себе, и к другим.
– Самого Храпа убил Глеб Еремин. Остатки обезглавленной банды по лесам скрываются…
– Обезглавленной? – кашлянув, переспросил Ревзин. И, выдержав паузу, во время которой лицо тысячника начало покрываться румянцем, продолжил. – А по моим данным, у них новый главарь… Зверюга еще тот.
– Да ну, – опешил Павел, слегка покраснев и уже в который раз взъерошив свои кудри. – Про то мне ничего не известно.
– И этот главарь собирает в свои ряды недовольных крестьян по всей округе. Особенно – из единоличных хозяйств. Они его, собственно, и поддерживают. Кто зерном, кто – мясом… – с этими словами Ревзин показал рукой, что Павел может продолжать.
– В их рядах, похоже, – Кныш споткнулся, взглянул на Дарью, подбирая подходящее слово. – Наш односельчанин, кулак, которого не успели раскулачить. Помешал пожар.