Избави нас от зла
Шрифт:
Роберт быстро повернулся, едва отец произнес слово «дитя». Капитан Фокс поднимался на ноги, держа в руках что-то небольшое.
— Мантию, — прошептал он, — пожалуйста, вашу мантию, сэр.
Один из священнослужителей расстегнул свою мантию и протянул ее капитану, расстелив на руках. Тот поднял повыше свою крохотную ношу, чтобы дать священнику возможность завернуть ее в мантию. Только теперь взглядам Роберта и Эмили впервые предстало убитое дитя. Оба потеряли способность дышать. Это был младенец; нет, слишком маленький даже для младенца. Роберту показалось, что ребенок был не больше старых тряпичных кукол Эмили. Его лицо отливало синевой, а крохотная ручка, свисавшая с ладони капитана Фокса, выглядела почти сиреневой. Пальчики были такими маленькими, что Роберт едва разглядел их; но потом, присмотревшись внимательнее, он понял, что каждый пальчик сломан и согнут в противоположную от ладошки сторону. И тут он услыхал страшный крик
— Нет, нет, нет!
К голосу девочки присоединился какой-то другой звук. Это было рыдание скорби и страха, внезапно обрушившееся на его барабанные перепонки. Он не сразу сообразил, что это расплакался в голос он сам.
Мальчик ожидал, что отец разгневается: ведь они нарушили его приказание. Но капитан Фокс не сказал им ни слова; вместо этого он передал свой маленький сверток одному из священников и направился из часовни к колонне, за которой прятались дети. Он обнял их обеими руками, закутав в складки своего плаща. Но они продолжали дрожать и под его защитой.
Когда они возвращались обратно в Вудтон, было ужасно холодно. Но если Эмили и Роберт, непрестанно дрожа, скакали следом за капитаном Фоксом, восседавшим на своем боевом коне, то причиной озноба был вовсе не пробиравший до костей ветер. Эмили не отрывала взгляда от следа копыт впереди. Роберт всецело ушел в себя, словно утонув среди темных пустынных снегов равнины Солсбери. Однако оба думали только об убийце, который мог поджидать их где-то впереди, гнаться за ними, быть где угодно в окутавшей землю ночи. В завываниях ветра Роберту слышались вопли умирающего младенца. Как только впереди смутно вырисовывались могильные курганы древних королей, он вздрагивал, принимая их тени за притаившихся злодеев. Даже капитан Фокс, который всегда получал повышения в звании только за отвагу на войне и слыл среди своих людей храбрейшим из храбрых, казалось, чувствовал себя в этой поздней вечерней поездке выбитым из колеи.
Они уже приближались к Вудтону, но между ними и домом лежал Стонхендж. Подъехав к нему, капитан Фокс натянул поводья и стал вглядываться в дорогу впереди, словно ожидая какой-то опасности. Эмили и Роберт тоже придержали лошадей. Их глаза уже привыкли к темноте, и дети без труда различали гигантские камни, которые выглядели совершенно черными в вихрях с воем поднимавшейся ветром поземки. Капитан Фокс положил ладонь на рукоятку своего пистолета; но потом, словно внезапно смутившись, он улыбнулся детям, тряхнул поводьями и пришпорил боевого коня, легким галопом поскакав вперед. Эмили последовала примеру капитана.
Выглядевшие среди ночи преувеличенно громадными древние камни словно вырастали из темноты. Роберт не двинулся с места и вытер рукой лоб, который, несмотря на холод, покрылся потом. Он вглядывался в камни с удивлением, потому что чувствовал, как никогда прежде, какой зловещей и неумолимой была колдовская сила этого места. Под ним словно покоилась сокровенная тайна какого-то чудовища, которое, возможно, все еще не совсем умерло. Он вспомнил о том ужасе, который наполнял его в Кафедральном соборе, и снова ощутил его в себе, словно отголосок эха какой-то безумно-неистовой музыкальной темы. Внезапно наступила тишина: стук копыт по мягкому снегу, завывание ветра, даже дыхание его лошади перестали быть слышны. Он вообразил себя совершенно одиноким, будто все остальное поглотили эти камни, превратив в окружавшую их тишину весь мир. Роберт заставил себя отвернуться от камней. Он громко позвал отца. Капитан Фокс оглянулся. Он тоже пристально вглядывался в Кольцо камней; его глаза были широко открыты, кожа выглядела такой бледной и так напряглась на скулах, что лицо отца показалось мальчику голым черепом.
— Я его почувствовал! — завопил Роберт, стараясь перекричать ветер. — Я тоже это почувствовал!
Но отец только тряхнул головой и подъехал к нему. Внезапно он что-то выкрикнул и показал рукой вдаль. Роберт и Эмили стали вглядываться, защищаясь от ветра, швырявшего снег им в лица, и сквозь пелену метели заметили тусклый свет лампы. Огонек приближался к ним.
Капитан Фокс снова пришпорил коня, Роберт услыхал его крик, но слов в завывании ветра разобрать не смог.
— Это отец! — внезапно закричала Эмили, и в ее голосе слышалось облегчение. Она выкрикнула его имя, замахала руками, а когда всадник поравнялся с нею, протянула их к нему. Только тогда Роберт смог отчетливо разглядеть этого человека и узнал сэра Генри Воэна: его тонкое красивое лицо, старомодные бороду и усы кавалера. Он порывисто снял дочь со спины коня и крепко прижал ее к себе, так крепко, будто никак не мог убедить себя, что она действительно в его объятиях. Роберт терялся в догадках, что заставило сэра Генри скакать им навстречу в такую ужасную ночь; в выражении его лица легко угадывался страх. Он еще раз поцеловал Эмили и усадил обратно в седло, а затем повернулся к капитану Фоксу и жестом пригласил отъехать в сторону. Он стал что-то убежденно нашептывать ему на ухо; из-за воя ветра Роберт ничего не смог расслышать, но, наблюдая за отцом, заметил, что тот напрягся, затем стал качать головой и очень побледнел. Сэр Генри говорил недолго; капитан Фокс задал ему несколько вопросов, а потом опустил голову и словно замер в седле. Казалось, что Роберт никогда прежде не видел столь гневного и мрачного выражения на лице отца, хотя в Кафедральном соборе нынче вечером оно, вероятно, было почти таким же.
Капитан Фокс огляделся по сторонам и провел рукой по волосам сына.
— Роберт… — заговорил он и замолчал, а потом пробормотал, словно разговаривая сам с собой: — Мы всегда должны верить в Господа, чтобы свершать предначертанный Им путь.
Он отвернулся от сына и уставился на дорогу перед собой. За гребнем холма, на который они поднимались, лежал Вудтон.
— Нынче ночью ты должен охранять покой своей матери, — нарушил молчание отец. — Мне многое предстоит сделать, и нужно, чтобы ты был рядом с ней.
Роберт подождал, не скажет ли отец что-то еще, но осмелился наконец спросить:
— Тебя не будет с нами и когда Ханна приготовит гуся?
— Никакого гуся не будет.
Капитан Фокс больше не добавил ни слова и, поднявшись на гребень холма, снова пришпорил коня. Весь ужас услышанного не сразу дошел до сознания Роберта. Никакого гуся? Никакого гуся. И какой лаконичный ответ. Не в привычках отца в такой жесткой манере отменять собственные решения. Что же происходило? Мальчик стал теряться в догадках: какие страшные новости принес сэр Генри его отцу? Он посматривал то на одного, то на другого. Они въезжали в небольшую рощу, через которую проходила дорога. Роберт пришпорил лошадь и крикнул Эмили, чтобы она не отставала. Они поскакали по размокшей слякоти под нависшими над дорогой влажными голыми сучьями деревьев.
Дорога вывела их из леса, и Роберт натянул поводья. Сердечным теплом впереди мерцали огни Вудтона, но капитан Фокс и сэр Генри свернули в сторону и поскакали к воротам, виднеющимся в старой, полуразрушенной стене. Роберт знал, что за ней находилась усадьба Уолвертонов, в которой когда-то жил один из кавалеров-лордов. Он погиб на войне, и с той поры усадьба пустовала. Мальчик окликнул Эмили, и они последовали за своими отцами. Дети подумали, что их тут же остановят и велят вернуться на дорогу, но капитан Фокс, казалось, едва ли осознавал сейчас чье-то присутствие, а сэр Генри даже не оглянулся. Они вчетвером подъехали к стене.
За ней, погребенные под снегом, лежали давно не возделывавшиеся сады. Эмили и Роберт иногда играли здесь, хотя оба родителя отговаривали их от этого. Дети и сами видели, что очень немногие деревенские жители упоминали в разговорах эту усадьбу, а на ее территорию не заходил почти никто. Отец Роберта, как комиссар округа, имел право поселиться в этой усадьбе, но после окончания войны предпочел остаться в своем старом доме. Все, казалось, только радовались тому, что владения погибшего лорда превращаются в развалины. Даже Роберт и Эмили, занимаясь исследованиями этой необитаемой усадьбы, так никогда и не осмелились проникнуть в дом; Роберт даже не мог сказать почему. Возможно, потому, что были слишком малы и находились под влиянием таинственных предостережений старших, хотя ни Эмили, ни он сам от природы не были трусами и получали массу удовольствия от своих игр и попыток обнаружить что-нибудь среди покинутых людьми развалин. Больше всего их радовали победы над собственным страхом, но Роберт знал, что нынешняя ночь не даст ощущения удовольствия. Какая тут может быть радость, если страх был холоднее снега и пронизывал все его существо до мозга костей. В памяти Роберта вспыли слова, сказанные священнослужителем в Кафедральном соборе, о том, что дьявол повсюду. И он представил себе Духа Тьмы не сидящим на своем троне среди костров ада, как его всегда учили, а божеством льда, от одного прикосновения которого холодеет все в этом мире. Мальчик смотрел только вперед и молился, но это не приносило умиротворения, потому что его душа, казалось, охладела и слова молитвы были не в силах вознестись к Господу. И тогда Роберт подумал — чего с ним не случалось, даже когда он был еще совсем ребенком, — что он чувствует себя заблудившимся в юдоли печали смертных.