Избавитель
Шрифт:
— Жанна… — окликнул он ее. Она испуганно подняла голову, вся в слипчивых пятнах, узорах, тронула упавшую на глаза прядку рыжих волос.
— Ах, это ты… — обиженно трогательно надув губы, она отвернулась.
— Что ты здесь делаешь?.. — спросил он и потер лоб, лицо, пытаясь прогнать с него какую-то нелепую улыбку. Голова слегка кружилась. Теплые волны пробегали по всему телу. Ощущения странной легкости, счастья переполняли его. Он шагнул вперед и медленно, плавно приподнялся над каменистым берегом. Странное, завораживающее ощущение полета. Он вздохнул более свободно и полетел над водой. Он уже знал, что это не сон. Почувствовав
Кто-то окликнул его по имени. Он невольно вздрогнул и, недоуменно озираясь, опустился на землю. Он стоял в переулке у дома с террасой, затянутой проволочной сеткой. Вокруг царили тишина, смутность, зыбкость. Качнулись гардины, на мгновение в окне открылось чье-то лицо, облитое желтоватым, мерклым светом, и исчезло, а из слухового окна одна за другой стали вылетать птицы…
Слепо жмурясь, он попятился, ощупывая руками заляпанный грязью забор. Его внимание привлекла шелестящая афиша. В складках бумаги таилось то же самое лицо, которое он мельком увидел в окне дома с террасой, тонко очерченное с нежным пушком на щеках, губы бледно-лиловые. Они шевелились. Он прислушался. Долетел тихий шелестящий шепот:
— Милый мой, тебе здесь будет хорошо, тихо, покойно…
Он всхлипнул и… проснулся от сонного удушья, сел, озираясь. Он не мог понять, где он. Совсем другая комната с одним окном, затянутым паутиной решетки. Он спустил ноги на пол, глянул на часы. Они стояли. Стрелки замерли на половине пятого. Сжав виски, он некоторое время наблюдал за игрой слипчивых теней на полу. Полутьма и тишина побуждала к новым и более странным и страшным порождениям. Они заполняли всю пустоту комнаты, как фрески, изображающие сцены Страшного суда…
Он зажмурился…
— У-гм… — Охранник кашлянул в кулак, привлекая его внимание. Он боялся его напугать. Относительно задержанного поступили самые строгие инструкции. Моисей привстал. Перед ним маячило бородавчатое лицо охранника. Легкий озноб спустился по спине.
— Где я?.. — спросил он и растерянно улыбнулся. Рисунок венского стула, угол стола, пепельница из цветного стекла, комод, круглое, треснувшее зеркало. Зеркало что-то утаивало, что-то искажало…
— Ваш завтрак. — Охранник почтительно склонился и вышел. Дверь захлопнулась. Лязгнул замок.
— Черт знает что… как будто меня опоили чем-то… чепуха какая-то… — Помедлив, Моисей встал. Голова слегка кружилась. В ногах чувствовалась слабость. Слегка пошатываясь, он подошел к окну. Улица была безлюдна. Он мельком глянул на дом с выбитыми стеклами и террасой, затянутой проволочной сеткой, из слухового окна которого, одна за другой вылетали птицы.
«Какая-то путаница… пустяки… все разъяснится…» — Пытаясь успокоиться, Моисей лег ничком на кровать…
Он лежал ничком на кровати и, оглядываясь, шел по глухой и безлюдной в этот час улице, миновал фонтан с позеленевшей фигурой божка, приостановился у карусели с тусклыми лошадками. Между лошадками ползли какие-то странные белые дымы, как силуэты фигур. Он шагнул в сторону и наткнулся на стену, повернул налево, направо и опять наткнулся на стену. Он недоверчиво огляделся. Он не мог понять, как он здесь очутился. Стены комнаты были заклеены обрывками афиш, у дальней стены стояла
Что-то глухо звякнуло, покатилось. Он испуганно обернулся и увидел отца.
«Господи, это же мое отражение… проклятый город… он сводит меня с ума… или меня на самом деле чем-то опоили…» — Моисей прислонился лицом к треснувшему зеркалу, вспоминая дом на острове, как они жили…
Жили они трудно, вечное безденежье, долги за квартиру, за свет, за газ, больная мать, она постоянно чем-нибудь болела, куча детей…
«Не иначе как с матерью что-то случилось…» — Сердце сжалось от предчувствия беды.
Кто-то осторожно царапнул, поскребся в окно, постучал. Моисей приподнял голову. Мелькнули очки, круглое личико с облупленным носом, украшенное веснушками. Девочка предостерегающе приложила палец к губам. Моисей понимающе улыбнулся, на цыпочках подкрался к двери, прислушался. Что-то невнятно напевая, охранник прогуливался по коридору взад и вперед. Моисей вернулся к окну.
— Ты где?.. — спросил он.
— Я здесь… — Личико девочки озарилось улыбкой.
— Кто ты?..
Невнятный лепет.
— Не понимаю…
— Я твой ангел-хранитель… — С легким шорохом пальчики девочки пробежали по стеклу, по воздуху и она исчезла…
По улице все еще ползли белые дымы. Они сползались к Башне, на которой вдруг обрисовался силуэт летящего белого коня…
31
Борясь с одышкой, Астролог подошел к парапету, ограждающему террасу. Внизу лежал город, как в пеленах. В тумане, поднимающемся от реки, желтели огни фонарей, маячил силуэт Башни с крыльями флигелей. Чуть отдышавшись после длинного и утомительного подъема по лестнице, Астролог пошел дальше, но, вскользь глянув на витрину фото студии, приостановился. Взгляд его задержался на фотографии девочки 13 лет.
«Кого-то она мне напоминает… очень милое, на редкость приятное лицо… ну, конечно же… Вика, Виктория…» — Закрыв глаза, он увидел ее и так ясно…
— Пусти, ты помнешь мне платье… и ты меня пугаешь… ну, пусти же… — Изменившимся, странно охрипшим голосом прошептала она, высвободилась, вынула шпильки. Волосы рассыпались. Глаза тревожно расширенные, но улыбающиеся. С легким шорохом платье упало на пол. В нем осталось ее тепло, нежность. Он привлек ее к себе, скользнул губами, нежно поцеловал кончик уха, локон, плечо, нежно упругие, словно выточенные руки, ладони…
— Тише, тише, соседи услышат… — Она затрепетала, напряглась, вдруг раскрылась, как цветок…
— Вика… конечно же, Вика… — прошептал Астролог, оглядываясь на эти странные и счастливые дни, годы и отступая. В каком-то затмении он свернул за угол и едва не столкнулся с незнакомцем в очках с дымчатыми стеклами.
— Ты что… с луны свалился… — незнакомец зло уставился на него.
«Неприятный тип… приглаженные волосы, разделенные пробором, тонкие усики, губы, как у гарпии… черт, куда же я сунул ключи?.. ага, часы, а это что?.. письмо, кажется, забыл надписать адрес, или нет, а то как в прошлый раз, послал, и ведь дошло… странно, часы остановились, хм, половина пятого, утра или вечера, опять лихорадка на губах… бедная Вика, а ведь она любила меня, при всех моих странностях…»