Избавитель
Шрифт:
Спустя минуту зрение и слух вернулись к Василию. Первое, что он почувствовал, и от чего у него защемило сердце – это была вечерняя прохлада и ветер. Ничего похожего Василий не испытывал более двухсот лет. В Аду температуры не было вообще: вокруг было ни тепло, ни холодно. И если бы не обжигающие языки пламени, под которые священнику иногда приходилось попадать, то он бы уже совсем забыл, что можно чувствовать не только прикосновения и удары. Правда, сейчас все чувства были смазаны несовершенством его нового тела, как если бы оно было опухшим или обтянуто толстым
Он увидел бесконечное небо с появившимися на нём первыми звездами, деревья и… Облако, вернее, огромную тучу, контуры которой едва вырисовывались на тёмном небе и совершенно сливались с горизонтом, будто это огромная гора поднялась над землёй и закрыла полнеба. Луна, еще не пленённая тучей, ярко светила, и в ее свете играли огоньки цветов. Подул ветерок, и цветное море заволновалось, дружные волны покатились от одного края поля к другому, и, словно брызги, в небо поднялись облака лепестков. От упоения сердечной радостью Василий обмяк и наклонил голову к плечу. Захотелось плакать, но слёз не было. За считанные секунды он вспомнил всю свою жизнь от самого рождения, вспомнил и Яшку Каина, как тот радовался, вернувшись к жизни, и сейчас разбойник впервые был ему близок, потому что как никто другой Василий понимал его.
Прошло время, прежде чем он обратил внимание на врезавшийся внизу автомобиль. Двигатель молчал, и из автомобиля никто не выходил. Скользя по сыпучему гравию, Василий быстро спустился вниз и бегом добрался до машины. Он постучал в дверь – та резко и широко откинулась вверх, чуть не ударив Василия по лицу. Сульфат сидело на переднем кресле, учащённо дышало и, прижав руки к груди, издавало нечто среднее между скулением и мычанием. К счастью, обошлось без травм, но психическое состояние пассажира было близко к умопомрачению. Более того, очки его потеряли волшебную способность преобразовывать окружающий мир и вообще лишили их владельца зрения.
– Как Вы? Всё в порядке? – беспокойно спрашивал Василий и, осторожно придерживая под локоть, помог выбраться из машины своему новому знакомому. Сульфат было настолько ошарашено, что ещё пару минут в полном молчании беспомощно шарило вокруг руками, прежде чем догадалось стянуть повязку с глаз, но как только способность видеть вернулась к нему, заметив, насколько хуже тот мир, который ещё недавно был так прекрасен, гермафродит завизжало, заверещало, обильно осыпая Василия проклятьями и ругательствами.
Вообще надо отметить, что матерные слова занимали такое важное место в речи Сульфата, что в ином предложении их было больше чем остальных слов. Автору придется выбрасывать или заменять их и некоторые другие сленговые обороты иными словами, дабы максимально смягчить речь и сделать её более понятной для непривычного читателя «прошлого».
– Ты чего, ко-че, сделал, урод… Чтоб ты сдох! Тварь! Ты чего, ко-че… Ты мне эту… Это… Аще, такушку грохнул! Аще! Ты, аще! Если я это тут… Аще, ко-че, я тя зарою. Аще! Урод! Не дай Бог… Тут тогда, ко-че аще будешь… Воооо! Тебе аще не жить!
Слово «ко-че» (производное от «короче») Сульфат произносило по складам, растягивая его, так что могло показаться, будто это не одно, а два слова.
Пострадавшее изо всех сил ударило Василия в плечо и залезло обратно в салон.
– Давай! Чо стала! Поехали! – кричало оно уже на «такушку». – Ну, дура, аще! Я сказал, ко-че, поехали! Бы-ро! Аще! Дура, давила бы этого урода, натурально! Урод! Вот урод! Дура!
Оно принялось колошматить кулаками переднюю панель, но техника на это никак не реагировала: очевидно, удар вывел из строя всю электронную начинку. Осознав, что угрозы не помогают, Сульфат принялось поглаживать ладонью по панели, продолжая, однако, ругать транспорт:
– Ну, ты. Давай… Ну, поехали, дура! Тварь, давай, аще, поехали! Сдохни, с-с-сука!
Как ни странно, но это тоже не помогло. Сульфат выскочило из авто и с кулаками набросилось на Василия с твердым намерением покалечить, а если повезет, то и убить его. Василий легко сносил побои, пока ему это не надоело, тогда он поймал кулак Сульфата и сжал его так, что оно застонало и присело. Эта боль моментально сбила неуемную злость с нападавшего, как и всякое желание атаковать своего обидчика впредь.
– Отпусти, урод, – взмолилось Сульфат, скаля зубы. Василий отпустил кулак. – Гад! А-а-а! Сдохни!
Оно вскрикнуло от бессильной злобы и пнуло колесо автомобиля.
– Извините, что нарушил Ваши планы, но это получилось случайно.
Настроение Василия улетучилось, словно его и не было, он стоял, опустив глаза, и чувствовал себя отвратительно: пусть невольно, но он принёс неприятности этому человеку, а сейчас ещё и сделал больно.
– Откуда ты аще взялся? – плаксиво проговорило Сульфат, прижимая больной кулак к груди.
– Я совершенно случайно оказался на дороге… – начал оправдываться Василий, но Сульфату это было не интересно, оно неожиданно принялось бегать кругами, бормоча себе под нос:
– Манарелла, я тут аще застрял. Эй! – пауза. – Э-э-эй! Лар, чо делать? А? Натурально. Мне в «Супер» надо, ко-че. Манарелла, ты приехал? Только не уходи. Я этого не перенесу! Чего молчишь? Чего вы все молчите?! Когда помощь будет? А? Ну, ё!
Рядом с дорогой возвышался темный каркас ретрансляционной башни. Как и автомобиль, она тоже пострадала в момент появления Василия, и именно этим объяснялось, что Сульфат в ответ на свои призывы не слышало ни единого слова.
Сделав несколько кругов, Сульфат снова полезло в свое авто, но ударилось лбом о дверцу, отчего заскулило ещё сильнее, а затем забилось в истерике, хныча, подпрыгивая на месте и осыпая машину градом брани и ударов.
Бить свое авто было больно и жалко, бить Василия было хоть не жалко, но тоже больно, поэтому Сульфат скоро засеменило на своих высоких шпильках в сторону поля и с криком набросилось на цветы, вымещение злобы на которых было делом более благодарным. В стороны полетели цветки и листья; вырванные с корнем растения ударяли своего обидчика по лбу комами земли, но тем только усиливали в нём ярость.