Избавитель
Шрифт:
У барной стойки примостилась и медленно попивает коктейль угрюмая презирающая рыба. На ней неброский костюм, что сразу вызывает одновременно и сильное отвращение, и изумление. Всем своим видом рыба выражает презрение к этому коралловому рифу, она часто начинает разговор с фразы: «Прикаде, как тебе в этом осадке?». И если её новый знакомый сразу не уплывает, а дает возможность высказаться, почему этот прекрасный риф – осадок (т. е. плохое, низкое место), презирающая рыба счастлива. Казалось бы, это чуждая этому миру рыба, и ее нельзя рассматривать наравне с другими обитателями, но почему, презирая этот «осадок», она так к нему тянется, почему
И сколько этих рыб – невозможно даже перечислить! Рыба-ангел и рыба-черт, Своя-Деваха\Парень и Марсианин; раскрашенная всеми цветами радуги беззаботная рыбка-хохотушка и подчеркнуто брутальная рыба-грубость; украшенная перьями рыба-павлин и значками – рыба-значок! И прочие, прочие, прочие. Изумительный мир!
Все обитатели красивы, с правильными чертами, правда, с некоторыми мужскими грубыми нотками, как у Сульфата. Да и тут некоторые постарались выделиться невероятно огромными носами, ушами, непропорционально длинными конечностями или цветной кожей, но вся эта необычность так и задумана.
И, тем не менее, многих обитателей рифа, при всем их старании, трудно отнести к какой-либо разновидности. Они яркие, но они сливаются друг с другом, они красивы, но тривиальны своей красотой. У них даже нет тех экстраординарных способностей, как интеллект Сульфата! Мы не будем о них говорить, они не заслуживают нашего внимания. Они неудачники, планктон в этом аквариуме, они ничто, они зря родились, их участь – влачить жалкое существование и обитать в тени более успешных рыб.
Не переставая, играла громкая музыка, временами ритмичная и активная, временами тягучая, но в целом незамысловатая. И под эти мелодии танцевали все: и те, кто стоял, и те, кто разговаривал, и даже сидевшие на барных стульях – те тоже водили плечами и изгибали спины. Порожденные руками, тазом и ногами движения волнами разбегались по всему телу танцующих, и, казалось, передавались соседям, объединяя танцпол в единый организм, и когда какая-нибудь мелодия мёдом растекалась по воздуху, то и танцоры вместе с ней выписывали такие дружные изгибы и амплитуды, что походили на прибрежные заросли водорослей.
Иногда на танцплощадку выскакивал какой-нибудь чересчур разгоряченный чудак и начинал не в такт дико скакать, крича и размахивая руками. И так яростно он бил ногами по полу, что, казалось, вот-вот пробьет его и провалится под землю. Эти «пляски святого Витта» живо захватывали соседей, и они принимались скакать вместе с ним до тех пор, пока уставший зачинщик не отправлялся к стойке за новой порцией энергии.
Выпив коктейль, посетители непременно разбивали стаканы, с восторгом и визгом наблюдая, как безопасное стекло разлетается на мельчайшие кусочки, после чего снова устремлялись на танцпол, а на их место выезжал маленький робот-уборщик и, пинаемый всеми ради забавы, собирал осколки.
Какое-то время Василий осторожно продвигался по танцплощадке, стараясь никого не задеть, и оглядывался по сторонам. Но среди этой мешанины людей, среди этих стоек, столбов, экранов не было ничего похожего на вызов экстренной службы. Не было также ни одного охранника или полицейского, или просто обслуживающего персонала, или, по крайней мере, кого-нибудь, похожего на них. «Жаль, что Сульфат не дошло с ним, – сокрушался Василий. – Вот уж кто быстро бы нашёл то, что нужно».
Несколько раз священник порывался обратиться с вопросом, но от него либо отмахивались, либо просто игнорировали.
Покрутившись так по танцевальной зоне некоторое время, Василий направился к её окраине, где стояла большая группа ярких, расписных бараков. Бараки были одноэтажными, с множеством дверей и напоминали загородные мотели. На каждой двери такого мотеля висел круглый знак, изображавший людей, занятых сексом, так что легко можно предположить, для чего они здесь. Возле построек были установлены сотни столиков, за которыми сидели сотни любителей выпить и поболтать, ещё столько же бесцельно расхаживали между ними.
Если на танцполе энергия переполняла людей, как она переполняет маленьких детей, то здесь, на периферии, жизнь была, пусть и шумная, но более размеренная, пьяная и ленивая. Движения людей казались странными и размашистыми. Все достигало крайностей, и заезжие гуляки позировали друг перед другом или чрезмерно женственно, или, напротив, с подчеркнутой брутальностью. Когда они пили, то выворачивали свои руки так, что скрюченные кисти оказывалась над стаканами. При встрече они восхищенно всплескивали руками и прикладывались ушами (всё, что осталось от приветственных поцелуев), затем говорили друг другу «Прикаде», что было сокращением от «Привет, как дела», и начинали вести важные разговоры.
Гермафродит в элегантном синем платье зачем-то притащило сюда двух детей лет семи и представляло их своему приятелю.
– Какие славные шлюшки, – мило улыбалось приятель, наклонившись вперед и упершись руками в колени. – Жаль, что нельзя им впарить сейчас. Правда, кто-то мне говорил, что он однажды уединился со своим ребёнком, и «особый отдел» не узнал.
Оно хитро подмигнуло и проиллюстрировало свои слова несколькими копуляционными движениями таза, родитель в ответ захохотало, запрокинув голову, и принялось грациозно описывать руками фигуры в воздухе. Все вокруг тоже засмеялись, и только смущенные этим смехом дети растеряно оглянулись на родителя. Похоже было, что его смех их несколько успокоил.
Мимо Василия медленно, но лихо «проскакала» пьяная кавалерийская пара. Первое из них, изображая лошадь, ползло на четвереньках, низко опустив голову, еле переставляло руками и ногами. Очки-повязки сползли и хомутом болтались на его шее. Его товарищ сидело верхом, размахивало руками и что-то горланило.
Василий проводил их взглядом и тут же запнулся об кого-то другого.
– Извините, – машинально извинился он и повернул голову – под столиком у самых его ног, лаская и раздевая друг друга, лежала парочка. Они не замечали никого, и им было ровным счётом наплевать, запинаются об них и извиняются ли после этого. Им даже не нужны были бараки, они были подлинно свободными и раскрепощенными.
Музыкальная композиция закончилась, и наступила короткая тишина, разбавленная монотонным гулом толпы. Это был шанс обратиться к кому-нибудь, не надрывая связок.
– … выпил я там аще немерено, – эмоционально говорило рассказчик одной компании, сидевшей кружком за ближайшим столиком. Чтобы придать ещё больше красок своим словам, оно размахивало руками и глубоко придыхало. – И во я аще начала блевать-блевать, блевать-блевать. Потом махнули в Пироговскую бухальню, я там аще опять выпил – опять там блевала…