Избавление
Шрифт:
Гитлер сидел, отвалясь на спинку кресла и положив руки на колени. Этой независимой позой он как бы подчеркивал: вот, мол, слушайте фронтового человека, который утверждает правильность действий, совершавшихся по воле фюрера.
А фон Крамер продолжал освоенно и заученно:
— После Сталинграда группа армий, по моим наблюдениям, совершает бессмысленные отходы, теряет позиции. В штаб–квартире группы живут настроением поражения. Под видом эластичного выпрямления линии фронта фельдмаршал Манштейн спит и видит, когда окажется за Днепром, намерен сдать Донбасс, чтобы потом…
— Манштейн зарывается, — неожиданно проговорил Гитлер, устало выпрямляясь. — Без Донбасса, без угля война для Германии теряет смысл.
Гитлер встал, обвел колючим взглядом собравшихся и разразился
— Что для нас важнее: пожертвовать одной армией или спасти эту армию ради того, чтобы развалить весь фронт? — спросил Гитлер. — Надо быть пустоголовым, чтобы мыслить иначе. Раньше Манштейн требовал отвода 6–й армии, теперь требует отводить целую группу армий. Это логика пораженческая. Манштейн утрачивает приобретенные победы. Пусть внушит ему вот этот сидящий перед нами… — Гитлер указал пальцем на Крамера и запнулся, не зная его фамилии.
— Полковник фон Крамер, — подсказал Шмундт.
— Генерал фон Крамер, — сказал Гитлер, — мыслит глубже, чем иные высшие чины.
Эрих фон Крамер стал пунцовым, от волнения захлестнуло дыхание: "Не ослышался ли?"
И когда доклад завершился, он счел уместным (в конце концов, давал же клятву павшим!) передать шкатулку.
— Мой фюрер, — пресекающимся голосом заговорил Эрих фон Крамер. Когда я бывал в Сталинграде, мне приходилось видеть землю, политую солдатской кровью. И мне насыпали эту землю в шкатулку, велели передать лично вам.
Гитлер болезненно поморщился, потом, словно опамятовшись, скосил взгляд на Геринга, устало заулыбался одними глазами.
— Это касается представителя средневекового Ренессанса!
Реплику эту фюрер подал неспроста. После того как обещания Геринга обеспечить снабжением по воздуху блокированную армию остались обещаниями, отношения между ним и Гитлером стали натянутыми, если не холодными. И Гитлер старался об этом упоминать Всякий раз, он и сейчас поддел:
— Возьми, Геринг, на память, у тебя во дворце найдется место и для шкатулки.
— Нет уж, упаси бог, — взмолился Геринг, прижимая пухлую руку к увешанной регалиями груди. — Не по адресу. Роскошь, представляющую ценность, охотно беру. А всякие реликвии о павших и погибших не собираю.
— Хорошо, архитектору Шпееру передадим на хранение в пантеон, — решил Гитлер и обратился к вездесущему Борману: — Кстати, как у него с проектом перестройки Берлина?
— Идет полным ходом, — похвалился Борман. — Как вам известно, к 1950 году намечено завершить грандиозную перестройку, и это будет город властелин мира. На куполе здания высотой в двести девяносто метров, как вы и пожелали, мой фюрер, будет помещен германский орел, держащий в когтях земной шар. Для здания подбирается редких цветов гранит и в том числе закупается в Швеции.
— Это уже вопрос другого порядка, — заметил Гитлер, встал, давая этим понять, что совещание кончилось, и устало поволокся к себе в комнату отдыха.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В середине весны сорок третьего на громадно растянутых театрах войны стояло затишье. После распутицы и бездорожья для воюющих сторон создалось положение, которое можно назвать
Призрак второго фронта мерещился Гитлеру. Разведка и закулисные иностранные эмиссары подсказывали ему, что англичане и американцы еще будут оттягивать сроки вторжения, не желая проливать собственную кровь. Но рано или поздно вторжение все–таки произойдет, и это не могло не беспокоить германское верховное командование, которое готовилось нанести решающий удар по советским войскам, чтобы запугать и отвадить от замышленных серьезных операций англосаксов. Удар, так сказать, рикошетом…
После некоторых колебаний и сомнений, какую именно тактику избрать, Гитлер решился первым бросить камень.
Он приказал 4 марта прибыть командующим групп армий "Центр" и "Юг" в Мюнхен. Этой поездке не в ставку, а в Мюнхен, расположенный далеко от фронта, командующие удивлялись и не находили объяснения причины.
Не меньшее удивление присутствующих вызвало то, что Гитлер, как бы пренебрегая всякими условностями, первым дал высказаться генералу Моделю. Не фельдмаршалам фон Манштейну или фон Клюге, которым надлежало играть главную роль в крупной операции, и не начальнику генерального штаба Цейтцлеру, уже сидевшему не один день над планом летней кампании, а именно генералу Моделю. Все знали, что он всего–навсего недавний командующий корпусом, поставленный теперь на 9–ю танковую армию. Но знали и другое: Модель пользовался особым расположением фюрера, и пророчили ему славу и Карьеру, называя всерьез, хотя и с оттенками иронии и зависти, восходящей звездой. Внешне отнюдь не производящий впечатления — среднего роста, скорее заметно полнеющий, чем толстый, с пронзительно сверлящими глазами, будто виделось ему в собеседнике что–то крамольное и пагубное, — Модель в буднях сидячей штабной работы мог бы так и остаться в тени. К тому же у сослуживцев он вызывал отталкивающее чувство именно за этот его косяще–пронзительный взгляд. В бытность работы в генеральном штабе начальником управления фон Манштейн хорошо знал своего подчиненного: Модель был советником по вопросам развития техники, выражая, конечно, не собственное мнение, а генерального штаба и самого фюрера. И Модель рьяно выполнял то, что предписывалось ему, гоняя служащих ведомств и Министерств. И нередко фон Манштейн усмехался: "Действует, подобно щуке в пруду с карасями…" По натуре Модель был тщеславным и искал всякую возможность, чтобы добиться хороших личных контактов и связей с главными деятелями рейха, откровенно льстил Гитлеру. Убежденный приверженец национал–социализма, он не терпел критически настроенных из числа высших военных руководителей. Уже будучи командиром танкового корпуса, он личной храбростью, а скорее грубой силой, применяемой к подчиненным, завоевал репутацию генерала, который, по выражению фон Манштейна, "не размышляет над операциями, но твердо стоит". Недаром же прозвали Моделя "львом обороны". Поэтому все чаще Гитлер ставил этого генерала на угрожаемый или пошатнувшийся участок фронта, и Модель с завидным упорством восстанавливал положение, не сдавая отвоеванного. Модель был солдатом в духе Гитлера. И видимо, не случайно фюрер предпочел его другим, более старшим, опытным и мыслящим фельдмаршалам, предоставив ему играть первую скрипку на совещании в Мюнхене.
Держа перед собой наметки замысла летней кампании, Модель заговорил:
— Мой фюрер. Идеи, которые выражены вами в предлагаемом плане "Цитадель", это и наши идеи. Мы за них будем бороться, мы будем верны… Преданность национал–социализму и третьему рейху вдохнет в нас силы, даст источник уверенности и воодушевления в победе… Никаких добровольных отходов или эластичных спрямлений линии фронта я себе не мыслю, ибо это нанесло бы вред. Завоеванное легче защищать, чем отдавать это завоеванное!