Избранная Тьмой

Медленный распад всегда печален –

Это не в единый миг сгореть:

Много дней ты в муках и отчаян,

Так отчаян, что торопишь смерть!

Изнурён, но сон тебе не в радость:

Беспросветно ты считаешь дни,

Проклиная собственную слабость

И вдыхая города огни.

Ты

Жарким лбом к холодному стеклу;

Повреждённых нервов, мышц и фасций

Не собрать на тонкую иглу,

Не ходить босым по мягким листьям,

Не смеяться, не кричать, не петь

И не танцевать в порыве быстром,

Как всегда любил ты делать впредь…

Сжав в порыве горестном ладони –

О, как тяжко дался этот жест! –

Давишь ты рыдания и стоны,

Пусть твоя болезнь тело ест.

Но потом Морфей тебя укроет

Мягким одеялом дивных грёз;

Этот стал закат твоим последним –

И на окнах утром буду слёзы рос…

…Милый, мне так страшно от того, что они собираются с тобой сделать…

Ты лежишь на холодном железном столе

Под безжизненным светом скучающих ламп;

Я напротив стою, и всё кажется мне,

Будто мир мой распилен сейчас пополам.

Я хотела бы верить, что ты просто спишь,

Но я знаю, мой милый, что это не так,

Что вокруг нас с тобой не полночная тишь,

Но блуждающий в морге тоскливый сквозняк.

Как чудовищно это – всё знать и смотреть,

Как по телу любимого скальпель скользит;

И бескровный надрез уж на целую треть…

Дай мне выставить длань, точно каменный щит!

Руки в белых перчатках в твоём животе –

Безразличен прозектора старого вид.

Он всё делает так, словно речь о скоте

И не видит моих молчаливых обид.

Мне так страшно, мой милый: твою красоту

Он терзает, как будто ты – мяса кусок.

Совершенство твоя и твоя теплота –

Отчего, отчего был так краток их срок?!

А теперь я в истерике бьюсь и кричу –

Лишь сейчас я смогла до конца осознать…

Не по нервам и силам хоть трижды врачу,

Когда сломана жутких кошмаров печать.

Поражается группа и наш педагог –

Ну откуда, откуда им всем угадать,

Что лежащий в прозекторской новый «урок» -

Тот, кому обещала я сердце отдать?!

День и ночь два монаха

В великих трудах –

То рождение страха

В проклятых веках…

***

Эта жуткая книга – безмолвный палач,

Что без рук и без ног своих жертв настигал;

И любой, будь хоть трижды он тёртый калач,

Мог случайно подать ей к атаке сигнал.

Описанье как ведьм находить и пытать,

Как над ними вершить самый праведный суд.

Этот каянный том – что бессовестный тать,

И все строки его без зазрения лгут.

Этот монстр из бумаги сожрал на обед

Не одну сотню жён и не меньше – детей;

Это знамя кровавых пылающих лет

Стало кладбищем мыслей, мечты и страстей.

Это гнусное чудище ныне лежит,

Кровяные глаза в сонной дрёме прикрыв.

Фолиант этот чёртов доволен и сыт,

Но однажды начнёт он свой новый прорыв.

Тебе не нужен больше щит,

Что под иным мечом трещит:

Я для тебя – протекторат,

Я для врага – дорога в Ад.

В твоей руке блестит клинок –

Так перекинуться я смог,

Чтоб ты, удар отбив щитом,

Рубила б головы потом.

Закован в латы гибкий стан –

Я сохраню тебя от ран,

Металлом сделавшись. И вот

Всегда с тобой который год.

Но всё ж мне лучше быть собой:

Я отправляю на убой

Любого, кто тебе грозит

Причиной стать твоих обид.

И, даже если я паду,

Я отвратить смогу беду

И после гибели воспрять,

Чтоб уберечь тебя опять…

Сухими потрескавшимися губами без устали повторяла я литании ярости…

Вскрыть тебя от горла и до паха

У меня б не дрогнула рука:

Я теперь не знаю больше страха

И не буду больше я мягка.

Медленно, с садистским наслажденьем

Вынимала бы я органы твои;

Для тебя не будет пробужденья –

Слышу всхлипы вместе с криками свиньи.

А потом обезображенное тело

Залила бы молча щёлочью в корыте.

Знаешь, я не этого хотела –

Было у меня уж много вскрытий…

Ave! Рождённая в Хаосе, в Хаосе прибудь!

Ave! Рождённая в Хаосе, славься!