Избранница герцога
Шрифт:
Наступило молчание, нарушаемое лишь пением жаворонков.
— Можете убить меня, я не стану защищаться, — сказал Вильерс.
— О, Бога ради, — сказал Эстли, усаживаясь на валун у ручья. — Моя рука ноет от этой шпаги, — пожаловался вдруг он.
— Вам нужно брать больше уроков фехтования, — сказал Леопольд. — У вас хорошие данные для этого.
— Зачем? Я никогда не верил, что этим способом можно защитить чью-то честь.
Теперь скрестились не клинки, а их взгляды, в которых сквозило одно и то же признание. Они были
— Она любит вас, — сказал Эстли, — вы должны к ней вернуться.
Леопольд безнадежно покачал головой:
— Сейчас она не способна поверить в мою любовь.
— Но теперь она знает, что с Лизетт все покончено. У вас должен быть шанс.
— Не знаю, что мне делать, — признался Вильерс.
— О, моя спина, — простонал Эстли, — не знаю, что мне с ней делать.
— Возьмите себе хорошего учителя фехтования, — посоветовал Вильерс. — Не для защиты чести, а просто ради спорта.
— Пожалуй, вы правы, — сказал Эстли, медленно поднялся и направился к дому.
Но все же он обернулся:
— На вашем месте я не стал бы упускать ее так легко, герцог. Вы должны биться за нее!
Леопольд продолжал спокойно начищать свою шпагу.
— Но только не клинком, — поморщился Эстли.
Он быстро удалялся, оставив Вильерса наедине с его терзаниями.
Глава 31
Лондон, резиденция герцога Монтегю
6 августа 1784 года
В течение этих шести недель герцогиня Монтегю неустанно падала с высот материнского счастья в пучину отчаяния. Вначале она просто не поверила заявлению Элинор о том, что она отказала герцегу Гидеону и не станет пересматривать свой отказ даже после окончания его траура. Потом, убедившись в твердости ее решения, герцогиня стала надеяться на брак дочери с Вильерсом. Есть у него незаконнорожденные дети или нет, для нее теперь не имело значения. Узнав, что и этот вариант провалился, она буквально заскрежетала зубами.
Меланхолия накрыла герцогский дом Монтегю плотно, как саваном. Герцогиня бродила по комнатам с лицом, искаженным то страхом, то отчаянием.
— Не воображай, что ты сможешь пристроиться на всю жизнь в дом своего брата, — сказала она во время завтрака. — Я не позволю, чтобы его семейная жизнь была испорчена сестрой, старой девой. Мой собственный брак распался из-за твоей тетки-приживалки.
— Я думаю о своем замужестве, — заверила ее Элинор. — Но я выйду не за герцога.
— Где же их набраться теперь? — ворчала герцогиня. — У тебя было два герцога, и обоих ты отвергла! — Эта жалоба была хорошо знакома Элинор. — Хорошо, что мы избавились от твоей ужасной собаки. Обюссонский ковер в столовой до сих пор хранит ее ароматы.
Но однажды в их дом пришло письмо:
«Дорогая леди Элинор Линдел, надеюсь, Вы простите мне то, что я позволил себе писать к Вам, хотя мы с Вами едва знакомы. Я не мог сразу выразить все мое восхищение Вами, поскольку был направлен его величеством за границу для выполнения его миссии. Теперь я возвратился в Англию и осмелился приступить к тому, что могло быть сделано три года назад.
Не будете ли Вы любезны, составить мне компанию на прогулке в кенсингстонский сад?
Достопочтенный Джозайя Ормстон».
— Ты вполне можешь прогуляться с ним, — заметила Энн, заглядывая в письмо из-за плеча Элинор. — Он с таким нежным чувством вспоминал тебя все эти годы. Тебе это должно быть лестно. Выше голову, дорогая. Ты хотя бы помнишь, кто это такой?
— Едва ли. И мне это вовсе не лестно, — равнодушно ответила Элинор.
«Дорогой мистер Ормстон, ни одна леди не может быть обижена тем, что некий джентльмен помнит ее имя целых три года. Однако я прошу извинить меня. Поскольку я совсем Вас не помню, было бы весьма странно принять Ваше предложение о прогулке.
Пожалуй, мы сможем возобновить наше знакомство в начале сезона.
Леди Элинор».
— Почему ты не написала, что хочешь быть вечным бременем своей многострадальной семьи? — спросила герцогиня, заглянув в письмо. — Ты всех отвергла. Тебе осталось только подцепить какого-нибудь буржуа. Если твой отец когда-нибудь вернется из России, я попрошу его навести справки в этой замечательной среде. Чтобы ты не польстилась на какого-нибудь попрошайку.
Энн, которая охотно разделяла с ними обеды и ужины, решилась вступиться за сестру:
— Мамочка, неужели вы решили спустить Элинор с аукциона тому, кто назовет лучшую цену?
— Почему бы и нет? — сурово спросила герцогиня. — Кто посмеет спорить, что не она тот змеиный зуб, который кусает меня за пазухой? Ее приданое достаточно высоко, чтобы прельстить кого-нибудь из Веджвудов, например. Каждая вторая фаянсовая тарелка в Англии выходит из их завода. Они, наверное, купаются в золоте.
— Мамочка! — воскликнула Энн со смехом.
Элинор молчала. Ее отец никогда бы не пошел на такой мезальянс. А ее мать вовсе не думала об этом всерьез.
— Твой последний шанс — это сын Эрмстеров. Он джентльмен, и ты не унизишь себя браком с ним.
— Я даже не видела его, — возмутилась Элинор.
— Его нет в древе лордов у Джона Дебретта, — заметила Энн.
— Дебретт, Дебретт, — начала герцогиня. — А кто такой он сам, этот скороспелый издатель? У них там такая путаница! Они даже забыли упомянуть, что твоя старшая тетка по моей линии замужем за русским князем.