Избранница Шахрияра
Шрифт:
Главный повар содрогнулся уже от одного такого обращения. О да, он тучен, но его полнота есть лишь отражение его великого мастерства, ибо на кухне ему нет равных. И настоящий халиф, да не иссякнет над ним никогда благодать Аллаха всесильного, умеет судить людей по их знаниям и умениям, а не по объему их чрева. Само же приказание налить «полную чашку» божественного напитка вызвало у повара отвращение.
«Ну что ж, глупец, я налью тебе полную чашку! О, ты еще пожалеешь о том, что раскрыл свой глупый рот…»
Поклонившись,
Слуги, выпучив глаза, следили, как в объемистую чашу повар вылил все содержимое высокой медной джезвы. Угодливо улыбаясь, он опустил туда же полную ложку меда, щедро посыпал молотым имбирем и красным жгучим перцем. Украсив дьявольский напиток несколькими лепестками роз, он с поклоном подал его «халифу».
– Аллах всесильный и всевидящий… Да он сейчас взорвется, твой глупец!
– Страшнее мести повара, мой принц, может быть лишь месть лекаря. Но и она не идет ни в какое сравнение с местью любящей, но обиженной женщины. Помни об этом!
Глупый Абу-ль-Хасан несколько осоловел от обильной пищи, которую поглощал с поистине сказочной жадностью. И теперь он столь же жадно прильнул к краю чаши. Проглотив все ее содержимое в несколько глотков, «халиф» отставил чашу и только тогда почувствовал некоторое неудобство.
О нет, не просто неудобство – он ощутил, как волна обжигающего жара окатила его с ног до головы. Почувствовал, как рот наполнился страшным жгучим вкусом, удивительно смешанным с отвратительной липучестью огромной ложки меда. Недовольно выпрямившись, Абу-ль-Хасан хотел было укорить повара, но в этот миг почувствовал себя огнедышащим драконом, готовым извергнуть длинный язык пламени.
– Что ты подал своему правителю, презренная собака?! Ты хотел нас умертвить?
Повар, вполне довольный произведенным эффектом, угодливо поклонился, а затем с достоинством произнес:
– Таков великий дворцовый рецепт кофе, о повелитель! И меня удивляет, что ты достиг наивысшего наслаждения, выпив лишь одну чашу. Обычно ты вкушаешь четыре или даже пять таких чаш. А потом вершишь государственные дела так, как это полагается великому властелину…
Абу-ль-Хасан огромными глотками поглощал прохладный шербет, пытаясь избавиться от жгуче-приторного вкуса во рту. Слова повара о четырех чашах этого дьявольского зелья ошеломили его. «О нет, я больше не выдержу… Теперь понятно, почему халиф ищет себе замену… Ибо пить этот яд и оставаться в живых не под силу ни одному живому существу!»
Но гнев глупого Абу-ль-Хасана уже стих и потому он пробурчал лишь:
– Ну, мы сегодня государственные дела уже вершили… А потому никто не может заставить нас выпить еще хоть глоток.
Умар отвесил глубокий поклон и заспешил к главному евнуху, прикидывая, стоит ли говорить тому о повелении настоящего халифа.
Увы, главный евнух тоже был давним недругом визиря. И потому Умар решил, что не будет ничего дурного в том, что евнух останется в неведении о том, кто именно сейчас называется халифом и кому сейчас стоит угождать, как самому Гаруну аль-Рашиду.
«И если главного евнуха объявят душевнобольным, то моей вины в этом не будет… Просто надо достойно исполнять свои обязанности! А не пытаться занять пост, не подобающий глупцу, мздоимцу и… и лентяю».
Следом за визирем неторопливо шествовал «халиф» в сопровождении четверки стражников. Они услышали повеление «проводить величество в опочивальню» и теперь готовы были вновь совершить долгий переход по лестницам и коридорам дворца, дабы оказался «халиф» в соседних с пиршественным залом покоях.
Главный евнух не поверил своим ушам. Чтобы визирь передавал ему повеление?! От халифа?! Такое деяние просто выходило за все рамки приличий. Но, увы, он вынужден был с поклоном выслушать слова этого надменного глупца и, увы, с поклоном же отправиться выполнять его повеление. Удивляясь тому, что халиф захотел увидеть в своей опочивальне всех наложниц сразу, он все же приказал девушкам одеться подобающим образом и повел их по тайному коридору прямо в опочивальню владыки.
Достойный Джалал-ад-Дин уже суетился, расставляя высокие подсвечники и подготавливая огромное, как клумба, ложе повелителя. Что-то в выражении его лица очень не понравилось главному евнуху, но унизиться до разговоров с этим лизоблюдом тот не решился. И напрасно… Хотя понял это он ох как нескоро!
Наконец стражники распахнули двери опочивальни, и халиф вошел в свои покои. Нубийцы остались за дверями. Джалал-ад-Дин кивнул Абу-ль-Хасану, как старому приятелю. И это еще сильнее насторожило главного евнуха. И опять он промолчал, не в силах заставить себя опуститься до разговоров с этим глупым управляющим кафтанами.
Шаркая туфлями как столетний старик и мечтая снять огромную чалму, которая то и дело сползала на лоб, «халиф» вошел в опочивальню и недовольно оглядел девушек, которых привел главный евнух.
– М-да… Мы давно уже подумывали над тем, что наложниц у нас должно быть больше… Больше, чем звезд на небе, больше, чем капель в море. Скажите мне, несчастные, кто из вас самая главная наложница?
Девушки переглянулись недоуменно. Увы, не все они хоть раз в жизни видели своего властелина. Более того, некоторые даже не понимали речей, произнесенных на чистом арабском языке.