Избранник ворона
Шрифт:
– А про твои таланты, Нил, мне все уши прожужжали. Жаль, гитары нет, а то показал бы класс. – Ринго выразительно посмотрел на Джона.
– Я в «Пенни-Лейн» не пойду, – капризно проговорил Джон. – Засвечусь только, вся шарага на хвост сядет.
– Тогда в другой раз. Мы ж не последний раз встречаемся, верно, Нил? – Он налил еще по стакану, а Нилу протянул тарелку с бастурмой. – Попробуй, такой нигде не найдешь. Ее в горах знаешь, как делают? Нарежут мясо на плети – и на неделю коню под седло. Оттого и вкус, и запах такой особенный.
Нил взял кусочек, с опаской поднес ко рту. Видя его нерешительность, Ринго-Васютинский расхохотался, закинул себе в рот сразу три куска и принялся усердно работать челюстями, запивая понемногу вином. Нилу ничего не оставалось, как последовать его примеру. В первый момент показалось, что он жует тонкую, круто посоленную подметку, но когда разжевал до сока, оказалось необыкновенно вкусно.
– А я анекдотец привез. Женщина звонит на Армянское радио и спрашивает: «Почему у меня из горжетки лезет мех?» Армянское радио отвечает: «Мы не знаем, что такое горжетка, но советуем поменьше ездить на велосипеде».
Нил хихикнул, Линда улыбнулась, до Джона, видимо, не дошло – так и остался сидеть с томной рожей, глядя в пространство.
– Отвечу историей с нашей знаменитой военной кафедры, – дожевав бастурму, сказал Нил. – Есть там, как многие знают, полковник Бондаренко, личность, можно сказать, историческая. Так вот, в прошлом году его назначили ответственным за лагерные сборы. А один наглый студент поспорил с друзьями на пять бутылок коньяку, что от сборов отмажется. Короче, приходит он к полковнику Бондаренко и заявляет: «Товарищ полковник, я, студент такой-то, на сборы ехать не могу». – «Что так, товарищ студент?» – спрашивает полковник. «А я убежденный пацифист». Бондаренко глаза вылупил, подумал немного и говорит: «Хорошо, товарищ студент, идите, мы ваш вопрос на командовании обсудим». Через два дня тот нахал снова приперся, докладывает:
«Студент такой-то, по поводу сборов». Полковник на него смотрит, грустно так, и с сочувствием говорит: «Что ж, товарищ студент, обсудили мы ваш вопрос. Я-то лично вас понимаю и поддерживаю, но командование решило, что хоть вы и убежденный педераст, но на сборы вам ехать необходимо».
Все прямо-таки зашлись в пароксизмах смеха. Сильнее всех история про пацифиста-педераста впечатлила Джона. Тот в буквальном смысле рухнул со стула и принялся кататься по полу.
– Надо бы что-то делать с парнем, – сказал Ринго. – Водички дать, что ли.
– He надо, – лениво отозвалась Линда. – С ним такие припадки часто. Полежит немного, отойдет.
Джон действительно перестал кашлять и сипло задышал. Ринго успокоился, налил себе и Линде еще по стакану. Нил в знак солидарности поднял сжатый кулак.
– Нехорошо как-то, – нахмурился Ринго. – Мы тут себе балдеем, а у человека ни в одном глазу.
– Но ему ж нельзя, – вмешалась Линда.
– Спиртного нельзя, согласен. А вот кой чего другого...
– А у тебя есть?! – с волнением спросила Линда, а Джон тут же забыл про недавний свой приступ и, сидя на полу, сверлил Ринго взглядом.
– Я ж с Кавказа приехал.
Ринго встал, отошел к окну, покопался в сумке, возвратился с массивным металлическим портсигаром. Достал оттуда длинные толстые папиросы, похожие на «Казбек» или «Герцеговину-Флор», выдал каждому по штуке.
– Мне не надо, – сказал Нил. – У меня «Феникс».
Линда расхохоталась.
– Эх, певец, певец, что ж ты? Вспомни-ка лучше песенку: мой чемоданчик, набитый...
– Планом, – вспомнил Нил и тут же догадался: – Так это он и есть?
Он ощутил сладкий трепет где-то под грудиной, почувствовал, как задрожали руки. О плане, анаше, опиуме, героине, «кислоте» имел он сведения сугубо теоретические и приблизительные и знал только, что все это – штуки запретные и опасные, и что раз вкусивший этих зелий испытывает такое неземное блаженство, что готов жизнь отдать за повторение этого блаженства. К тому же Нил читал и слышал, что наркотики расширяют сознание и открывают перед людьми творческими небывалые новые горизонты. Даже сам Маккартни – никакой, понятное дело, не наркоман! – четыре раза в год отправляется в «магическое мистическое путешествие». И такое же путешествие предстоит сейчас ему, первокурснику Нилу Баренцеву...
Ринго тем временем услужливо подпалил четыре папиросы, передал каждому по очереди, последнюю оставил себе. Нил благоговейно принял свою, втянул дым, ожидая чуда...
Как-то в пионерлагере он с другими десяти-двенадцатилетними пацанами, отчаянно завидуя большим, занимался изготовлением разного рода «курева». В дело шел чай, вишневые и березовые листья, резаные лапки папоротника, даже осока. Все это высушивалось в укромном уголке, а потом заворачивалось в самокрутки из «Пионерской правды». Удерут, бывало, в тихий час, забьются в щель между котельной и туалетом, и дымят, давясь от кашля, сплевывая ежесекундно и друг перед другом выставляясь – хорошо, дескать, пошла, зараза ядреная...
Так вот, несколько первых затяжек живо напомнили такую «заразу ядреную» – замес из белого мха и какой-то усушенной до неузнаваемости луговой травки. Ничего, кроме першения в горле и жжения в носу он не почувствовал. Ничто не поплыло перед глазами, никакие ангельские видения не спешили вторгнуться в сознание. Стало обидно. Неужели эти гады просто разыграли его, как он сам, в компании одноклассников, разыграл весной Смирнова из десятого "б"? Тогда они под пивко в подвальном зале на Литейном скушали по таблетке глюконата кальция, а вытаращившему глаза Смирнову объяснили, что это ЛСД, и тоже предложили штучку. Потом начали изображать: Бурыгин вертит пальцем и ржет – смотрите, у меня палец до потолка вырос; Поповский принялся что-то про цветочки гнать; у самого Нила джинсы вдруг рыжим волосом поросли. Смирнов послушал их бред с минутку, с лица сбледнул – и пулей во двор, травить под мусорный бак... А за месяц до того Бурыгин пригласил Нила на чердак выкурить по сигаре «Упман», а там принялся с жаром втолковывать, что сигары эти – с героином, потому как написано же на обороте у пачки: «Upmann Cigars Herein Contained»<Содержащиеся здесь сигары «Упман» (англ.)>. Нил тогда не стал разубеждать троечника Бурыгина и советовать ему заглянуть в словарь и посмотреть, что значит слово «herein». А тот настолько поверил собственной идее, что на середине сигары начал отключаться, а потом все порывался полетать. А дом-то, между прочим, был пятиэтажный, так что пришлось применять меры физического воздействия...
Нил неглубоко затянулся и украдкой, из-под руки, посмотрел на остальных – не наблюдают ли за ним, не ждут ли, когда он рванет в сортир или к балкону, чтобы потом беспощадно осмеять? Но нет, похоже, им не до него – Джон чуть не пополам сложился на стуле, самозабвенно сосет кулак, в который зажата папироса с травкой Линда с Ринго ставят друг другу «паровозики» и хихикают о чем-то о своем. Все честно.
– Не... это... – Линда взглянула на него с ободряющей улыбкой. Вообще-то он хотел сказать, что не берет его кавказская ботаника, но слова почему-то застревали в горле и не хотели наружу. – Вот, – бессильно резюмировал он.
– И хорошо, – сказала Линда и подернулась розовой дымкой.
Нил протянул нетвердую руку за кусочком дыни, но тот неожиданно ожил, в два прыжка перемахнул через стол и плюхнулся на пол.
– Ломанулся, – глупо хихикнув, констатировал Нил.
– Как черепашка из вольера, – поддакнул Джон.
– Черепашка – зверь безвредный! – изрек Нил, гордясь своей мудростью. Все важно закивали.
– А трубка твоя сгорела, – патетически продолжил Нил. – До уголечков. И фирма «Данхил» по-другому пишется, я узнавал...