Избранник. Трилогия
Шрифт:
А потом у Яны на руке проснулся браслет, и всплыла видеоформа чьего-то идеала рыжей женщины, и няня Аня сказала:
— Душа моя! По-моему, ты слегка загулялась. Пора бы и честь знать! Быстро в номер!
Яна пыталась было заартачиться, но ей тут же было объявлено, что обо всем узнает отец, и ей самой прекрасно известно, что именно за этим последует.
— Хорошо, няня, иду, — со вздохом сказала Яна. И они пошли к пансионату.
Осетр проводил ее до самого конца, и лифт с коридорами стали молчаливыми
— Пришли, — сказал он растерянно. — Простишь ли ты меня?
— Пришли, — согласилась она. И, вздохнув, прошептала: — Я прощаю тебя. И вовсе не за то, что ты его победил.
Это ее понимание стало венцом всего вечера, оно сказало Осетру, что отныне и вовеки веков они вдвоем, вместе, против няни Ани, против его руководства и, если потребуется, против всего мира.
А потом она привстала на цыпочки, потерлась носом об его щеку, коротко чмокнула и скрылась за дверью.
Он постоял, ошеломленный, боясь прикоснуться к тому месту, которого коснулись ее губы.
Прислушался к происходящему за дверью ее номера, но там царила совершенная тишина — наверное, она закрыла не только наружную дверь, но и дверь в прихожую. А может, наоборот, она, в свою очередь, стояла за дверью и слушала, что делает он.
Так прошло минут пять.
Потом он сообразил, что торчать тут бессмысленно — все равно ничего не выстоишь! — и в конце концов отправился в свой номер, но ощущение поцелуя оказалось настолько впечатанным в его щеку, что его не выжгла вода, когда Осетр умывался на ночь, и жило с ним до тех самых пор, пока он не заснул.
Глава пятьдесят третья
А потом ему приснился сон.
Он снова оказался на странной планете, на которой не было ничего, кроме гор, оранжевого песка и багрового неба; похожего на залитую кровью простыню. И чувств никаких у Осетра не было — лишь тревога переполняла душу смертным страхом.
И снова багрец в небе заволновался, забурлил, закрутился десятками водоворотов. Образовавшиеся воронки понеслись вниз, потянулись к Осетру, окутали его багровой мглой, в которой не было ничего, кроме все той же тревоги.
А когда багрец испарился, Осетр оказался в незнакомом помещении с золотистыми стенами и странными светильниками, напоминающими антилопьи головы, на концах рогов которых сияли лампы. Вокруг были столы, и помещение это весьма смахивало на ресторанный зал.
Осетр сидел за столом. Он был не один. Стул напротив занимала Яна. На ней было зеленое платье с сильно открытым декольте. Пили шампанское и ели что-то очень вкусное. А что именно, Осетра совершенно не волновало, поскольку Яна то и дело пронзала его взглядом карих глаз, и от этих взоров сладко-сладко ныло сердце. А милую ямочку на Янином подбородке хотелось целовать и целовать, и целовать…
Когда Яна наклонялась, Осетр не мог не видеть глубокую ложбину между ее грудей, и от этого сердце ныло еще слаще.
Они разговаривали неведомо о чем, потому что ни своих слов, ни Яниных ответов Осетр напрочь не слышал. В ушах словно противошумные вкладыши торчали…
Вокруг ходили люди, и лиц их было не видно, но это устраивало и Осетра, и Яну, потому что когда не знаешь, кто вокруг, и слова твои, и поступки делаются смелее. А что может быть смелее любви!
И Осетр был готов к любви, только дай знак!
И Яна потерлась носом о его щеку. Это был знак.
О-о, какой это был знак!
А потом вокруг прорезался звук. Заиграла музыка. Кажется, это было «Осеннее танго» в исполнении группы «Солнечные мальчики».
— Хочешь, я тебе что-то скажу, — проворковала Яна.
Еще бы он не хотел!
Да покажите мне человека, который в такой ситуации не захотел бы услышать слов возлюбленной, и я скажу, что он либо сумасшедший, либо смертельно больной!..
— Наклонись ближе!
Он привстал со стула и наклонился. Яна потянулась к нему полными алыми губами, и он прикрыл глаза, ожидая сладкого поцелуя.
— Я не люблю тебя, — сказала Яна. — И никогда не любила.
Он открыл глаза. Ее зрачки были совсем рядом, и взгляд был такой, что сразу становилось ясно, что это вовсе не кокетство и не любовная игра — в глубине ее глаз леденело морозное равнодушие…
— Но это же неправда…
Однако вокруг уже начинал крутиться тревожный багрец.
— Подожди!
Снова забурлили десятки водоворотов. Наверное, он был с нею груб и нетерпелив…
— Подождите, Яна!!!
Растаял стол, стулья. И Яна словно расплылась цветным дымом над оранжевой пустыней.
— Подождите же!!!
Ответом ему была могильная тишина.
Глава пятьдесят четвертая
Каблук с компанией появились в «Ристалище», когда Осетр уже отобедал и Маруська убрала посуду и вытерла стол. Можно было идти в гостиницу, но Осетр медлил. Не мог он уйти просто так…
Бандиты ввалились по-хозяйски, с шумом и матерными прибаутками. Как рабочие после смены — усталые, но довольные, выполнившие дневную норму и находящиеся в предвкушении полагающегося отдыха.
В первый момент в кабаке воцарилось молчание, но тут Наваха крикнул:
— Чё, братаны, поминки по кому-то справляете, что ли? Так у нас у росичей на поминках начинают с траура, а заканчивают праздником.
— Макарыч, — подхватил Каблук. — Выставь-ка народу по стаканчику «кровушки» за упокой души Чинганчгука. Классный водила был! И запиши на мой счет.