Избранник
Шрифт:
Некоторое время они сидели за столом молча и курили. Затем лысый обнял молодого за плечи и принялся наливать себе еще водки. "Ты ведь знаешь, что я для тебя, - и полез целоваться. Бородатый от него отслонился и долил ему водки; затем налил и себе. Они сидели так некоторое время, затем лысый принялся подниматься. Он долго пытался облокотиться руками о стол, пока ему это ни удалось. "Можете остаться у меня".
– "Нет... я пойду, - и грузно отошел от стола, - и вдруг обхватил Сергея за плечи то ли от избытка чувств, то ли для того, чтобы не упасть. Тот обнял его за плечи одной рукой и так вывел-проводил к двери по коридору. "До свидания.
– "До свидания. Я вас проводить не смогу сейчас." - "Не надо, - дверь захлопнулась.
Хозяин квартиры медленно прошелся по коридору в комнату, выключив на коридоре свет, и сел, обхватив голову руками. Он сидел так неопределенное время, до тех пор, пока ни поднялся и ни пошел куда-то в угол, вперед. Там он склонился, и откуда-то
На улице начинало сереть, и в комнате бородач зажег "дневной" свет и принялся за работу. Он писал широкими мазками, затем отходил и смотрел на свою работу с расстояния двух-трех шагов, после чего подходил снова. Он писал спокойно, но в его уверенных движениях чувствовалось какое-то ожесточение. Он сжимал в пальцах кисть, делал два-три мазка, затем подолгу стоял, глядя на картину, и вдруг срывался с места - и энергично, но твердой рукой проводил еще два-три мазка, а затем снова застывал, но в напряжении, которое отражалось в его фигуре, в положении рук, в том, как он стоял и смотрел.
Внезапно раздался стук в дверь. Бородач несколько мгновений стоял и смотрел, словно не хотел отрываться от своей работы; затем, как бы очнувшись, сорвался с места и быстрыми шагами, с кистью в руках, направился к двери. Он рывком открыл настежь дверь; за ней никого не было. Медленно он вернулся назад. Став перед картиной, он сделал еще два-три мазка, одновременно с которыми на его лице проступило страдание. Он сделал еще один мазок и застыл с кистью в руке.
Затем он принялся быстро, энергично писать, отходя назад, возвращаясь к картине, до тех пор, пока ни раздался новый звонок в дверь. Он сразу же пошел открывать. Но и на этот раз за дверью никого не было. Тогда он вернулся в комнату и продолжал писать, не обращая внимания на звонки и стук в дверь. Через некоторое время он остановился в двух шагах от картины, с кистью, опущенной вниз. На его лице отражались недоумение и растерянность. С кисти - в руке, опущенной вниз, - капала краска. Он положил кисть и сел на тахту. Его глаза под гривой волос, выше бороды, смотрели пристально и напряженно. Он поднял голову и, как бы колеблясь, не сразу встал и прошел на кухню. Оттуда слышался звук льющейся воды; затем он появился в зале с тряпкой в руках. Он вытер краску, накапавшую на пол, вытер кисть и снова сел на тахту. Он смотрел на картину так, словно она была одушевленным существом; наедине с ней он как бы доверял ей что-то, какую-то часть своей души. Он смотрел нее не так, как мастер смотрит на творение своих рук; в его взгляде были рабочая уверенность и то спокойствие, какое происходит от уверенности в силах друга, коллеги. Картина была небольшая, почти квадратного прямоугольного формата, со светлыми вкраплениями посередине и по бокам. Она была написана темно-красными, бурыми и зелеными тонами, словно освещавшимися изнутри и светившими вдаль. Он подошел к ней вплотную и остановился рядом. Это был портрет девушки.
* * *
Утро вылило на стену напротив балкона, на стены, прилегающие к нему, свой белый букет.. Сергей проснулся, встал и, посмотрев на часы, натянул штаны и рубашку. Затем он некоторое время поднимал гантели, отжимался от пола и потом пошел умываться. Вылив на лицо целый фонтан холодной воды, он вытерся полотенцем и отправился на кухню. За кухонным окном глухо шуршала листвой старая липа; внизу дети уже шумели, и оттуда доносились детские голоса.
Сергей стал одной ногой на табурет и принялся стоя пить молоко. Он закусил хлебом с творогом, вымыл бутылку и чашку и вернулся в зал. Там он, сосредоточенно думая о чем-то, оделся и затем вышел, заперев за собой дверь.
Спускаясь по лестнице, он констатировал открытый почтовый ящик, из-за чего снова поднялся за ключом, и, замкнув ящик, отнес ключ домой; и только тогда продолжил свой путь. Он вышел из подъезда, оглянулся по сторонам, засунул руки в карманы и двинулся вперед, прямо держа голову и уже больше не оглядываясь.
Он миновал уже знакомые нам дворики, сквер, два столба, улицу и вышел на довольно оживленное место, где толпа, итак многочисленная, начала густеть, где попадались девушки в супернарядах, где парни в джинсовых костюмах, пожилые люди в плащах, женщины с сумочками или с большими сумками, мелькали то тут, то там, сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, а во всем, в каждом движении, во всех фигурах и лицах, сквозило присутствие одного определенного, особого ритма. О н смешался с толпой, но его фигура, его высокий рост, заторможенность и точность его движений в чем-то не соответствовали ритму толпы, образуя с ней какую-то странную, не поддающуюся определению, дисгармонию, но только не явственно ощутимый диссонанс. Он не был столпом, о который разбиваются морские волны, но не был и частью этих волн; скорее, он мог быть клочком пены, бегущим поверх них: видимо, обладал определенной способностью к мимикрии. Он шел вдоль улицы, миновал несколько магазинов
За заграждением, к которому подошел Сергей... (отчества его пока мы не знаем), похожим одновременно на стойку бара и на бюро, сидел добродушного вида старик и писал что-то, блестя очками то в одну, то в другую сторону. Старик поднял голову, увидев краем глаза фигуру, возникшую у бюро. "Для меня нет писем? Вот мой паспорт, -- Сергей протянул ему свой открытый документ.
– - "Для вас?
– - и старик, почти не глядя в "соты" для писем, продолжил: "Для вас -- нет". Он в этот момент встал, и на лице его расплылась улыбка. Он развел руками, показывая этим, что "нет", дескать, "нет". Но в его позе, в его уверенности-превосходстве, в его выражении лица было нечто большее, чем просто вежливость: в его глазах светилась глумливая насмешка. Сергей повернулся и вышел.
Он направился в ту же сторону, что и раньше, продолжая движение, словно в океане толпы оставался единственной постоянной точкой. Но вот он, видимо, достиг цели своего движения. Он находился у какого-то представительства, нечто вроде того, что за границей называют офисом. Зачем-то нагнувшись, он вошел в него, оказавшись в небольшом холле, вдоль одной из стен которого сидели на стульях мужчины и женщины. Пройдя по коридору, он открыл одну из дверей, из-за которой раздался довольно нетерпеливый женский крик: "Подождите!" Сергей-художник отошел от двери, став у стены и наблюдая за дверью, готовой в любую минуту открыться. Ему не пришлось долго ждать. Через несколько минут из двери буквально выползла огромных размеров дама, накрашенная, как клоун во время выступления, в очках в роговой оправе; глаза ее из-за стекол очков смотрели подозрительно и лениво. Художник открыл дверь и вошел в кабинет. Это была довольно просторная комната прямоугольной формы, в конце которой у окна стоял письменный стол, и за ним сидела молодая женщина в очках и держала в руках телефонную трубку.
Голос, выкрикнувший ранее "подождите", принадлежал, по всей видимости, ей. "Что там у вас?
– - она подняла глаза и ручка в пальцах с накрашенными ногтями повисла в воздухе.
– - "Я слышал, что вам нужен художник. Вообще-то направил меня к вам Максимилиан Иванович". В глазах у сидящей за столом появилась смешинка, но тотчас же погасла.
– - "А вы сбреете бороду?" -"Возьмете меня на работу -- тогда сбрею. " -- "А вы тогда возьмете -- и не сбреете." -- "А вы тогда возьмете -- и уволите меня. Идет? " -- "Нет, не идет! " -- "Ну, тогда придумайте что-нибудь другое! " -- "Послушайте, ху-дож-ник! Вы сюда о работе пришли говорить -- или о бороде? " - "А это именно то, что я хотел вам сказать: ведь я пришел -- и вам о работе, а вы мне -- о бороде! " -- "К сожалению, ваша информация неверна: у нас вакантных рабочих мест нет." -- "Спасибо." -- "Пожалуйста."
Сергей вышел и отправился дальше - снова по той же улице.
Его путь лежал теперь на телеграф.
За стойкой, за какой на стене висели большие часы, а вокруг кишело много народу, сидела женщина лет сорока восьми и просматривала бумаги. Очереди перед стойкой заметно не было, но везде толпился народ; все отталкивали друг друга и пробиться к стойке было, на первый взгляд, затруднительно. Сергей подошел к толпившимся здесь и...через несколько секунд стоял уже перед женщиной -- сотрудницей. "У меня разговор по телеграмме на сегодня. На пять часов. Вот телеграмма".
– - Он протянул ей телеграмму.
– - "Так... Это какое-то недоразумение. У меня тут ничего не записано. " -- Она подняла глаза.
– - "Этого не может быть" -- "Вот..." -"Этого не может быть!" -- "Вы что, не верите мне? Так..." -- "Где ваш бригадир? Я поговорю с бригадиром." -- "Ах! Вот! Нашла -- извините, пожалуйста... Вот так, бывает, засмотришься... Работаешь, работаешь, посто..." -- "Хорошо!
– - Он прошел и сел на один из стульев, которые не были заняты.
– - Время для него тянулось медленно. Он сидел, поглядывал туда-сюда, наклонял и поднимал голову, сплетал пальцы и снова сидел прямо на стуле. Это было ожидание волевого человека, который может подавить в себе нетерпение, и только отдельные его жесты выдают внимательному взгляду, что подспудно в его душе скрывается клокочущая бездна переживаний.
Внезапно какое-то сообщение по динамику вырвало его из этого положения. Он встал и быстрым шагом направился к одной из кабин, на которую ему указал голос. Войдя в нее, он жадно припал к трубке: "Да, я слушаю... Мама! Мама! Как у тебя?.. Да, я заказывал разговор на вчера, но пришлось отложить - по твоей телеграмме - на сегодня... у меня вчера не времени... Ну, как у тебя дела? Все нормально... Да, я приходил... Не забудь написать ему... Если сможешь... Ну, как там?.. Да, хорошо... Дядя вчера меня посетил... Да, если сможешь... когда я приходил к Саше... работаю понемногу... Не надо. Как-нибудь протяну... У меня все нормально... Как ты?.. Хорошо... До свидания... Ладно... Только, слушай, не забудь написать ему... До свиданья." И он повесил трубку.