Избранник
Шрифт:
– К т о - то, говорит Сергей сам себе таким образом, что все с недоумение оборачиваются. Разговор затихает...
Двадцать первое октября. Листья с деревьев успели облететь. Во дворах типичный осенний красный свет почти что похож на летний, и даже забывается, что нет зеленой листвы. Но еще больше этот осенний свет напоминает солнечный свет весенней поры, когда такое же небо, такие же облака и такой же, с красноватым оттенком, утренний свет на асфальте тротуаров, на успевшей уже оттаять земле. В этот день мы видим Сергея с чемоданчиком, который называется у нас "дипломатом", идущим довольно быстро, решительно в сторону центральных улиц и проспекта из своего района. Вот он миновал одну улицу, другую, завернул за угол, пересек открытое место, - своего рода миниатюрную площадь. Он шел уже довольно долго и, если
Наконец, он стал приближаться к Литейному проспекту, миновал две довольно узкие улицы, пересек третью - и вышел на тротуар перед двумя проездами во двор. В этот самый момент из одного проезда выскочила на большой скорости белая "Волга", которая чуть не сбила Сергея. Он проводил машину взглядом и шагнул в тот же проезд, откуда раньше вылетела машина. Начиная с этого момента след Сергея теряется. Ни с высоты голубиного полета, ни с высоты человеческого роста мы не заметили бы, куда он исчез. Прошло некоторое время - и наш герой появляется в совсем другом месте, у небольшого кафе. Он галантно открыл дверь и попал вовнутрь. Здесь было почти туманно: от сигаретного дыма; с разных сторон слышались возгласы, и спорившие иногда доходили до крика.
"Мы не можем этого допустить, - кричал курчавый прыщавый блондин в очках, в расстегнутой от ворота до груди белой рубашке, стоя с рюмкой перед столом.
– Нам ничего не остается..." - "Нам ничего не остается, как просто молчать, - возражал ему молодой человек в клетчатом пиджаке, сидя подчеркнуто корректно напротив за тем же столиком.
– "Наши проблемы не идут ни в какое сравнение с проблемами народа, с проблемами тех, кто работает на производстве. Мы можем голодать, страдать, ограничивать себя во всем, идти на разные муки, но мы знаем, что идем на это добровольно. Они же просто не имеют выхода - им оставлена одна возможность: жить так, как они живут. И когда о н и страдают, то страдают не по выбору, но страдают еще и потому, что никакого выбора им просто не оставлено, а оставлено только это, говорил остроносый брюнет, одетый так, как будто все, что на нем, снято с чужого плеча.
– Нет!
– этот возглас перекрыл все остальные и принадлежал крупному человеку с красным лицом и маленькими глазками, который выглядел в этот момент как разъяренный бульдог.
– Нет, мы не допустим этого.
– И он ударил по столу рюмкой.
– Замолчи! Идем выйдем. Тише.
– - Не закрывайте мне рот! Мы не допустим. Не-е-е допустим.
– И он еще раз во всеуслышанье стукнул по столу рюмкой.
– Идем, идем, - двое его соседей по столику подхватили его под руки и повели к выходу.
– В чем дело? Что у вас тут такое?
– Портье и швейцар-вышибала уже стоят в полной боевой готовности, жаждущие побыстрей вызвать милицию.
– Ничего.
– - А кто вам сказал, что у нас что-то произошло?
– они уже почти довели красномордого до двери.
– Они только и ждут, чтобы нас разогнать, -- говорили оставшиеся за столиком.
– Надо, чтобы его больше не было.
– Я позабочусь об этом, - сказал Сергей.
– Ну, а что нам скажет мистер Отшельник?
– Сергей смущенно заулыбался, одновременно с явным интересом наблюдая за тем, кто произнес эти слова. Как поживают ваши кулинарные полотна, мой друг? Ведь вы все еще остаетесь прямым последователем Ренуара и Марка Шагала.
– - Кому не нравятся мои работы, может их не смотреть. Или мне, может быть, натянуть в своем дворе полотно от крыши до крыши и ходить по нему, поливая его из лейки: а вдруг на нем цветы вырастут ?
– - Вам бы родиться в деревне и пасти быков, а не разговаривать с интеллигентными людьми. И, кроме того, молодой человек, ваше сравнение моей манеры с холстом-великаном и лейкой, которое я п-рекрасно уловил, по-моему, не очень удачно. Скорее, наоборот, почти вульгарно, и, я бы добавил, может раздаваться только из уст садовника, обремененного своей ношей закомплексованности и смущения.
За соседним столиком, с шумом отодвинув стулья, поднялись двое и пошли к выходу.
– Но я хочу - несмотря на то, что вам не понравилось мое сравнение - попросить замолвить за меня словечко в каком-нибудь
– - Я попробую, но предупреждаю, что в отношении вас это очень сложно, Сергей Владимирович. Вы сами поставили себя в такое положение...
– - Не понимаю: почему, несмотря на то, что никто - ни ... слева, ни с центра, ни, тем более, за чертой, - не видит во мне талант, я вызвал к себе такое пристальное внимание; почему меня так заботливо опекают? Я обыкновенный ХУДОЖНИК...
– - Видите ли, молодой человек, хороших художников мало, гениальных художников ... сами знаете. Вы или гений, или, наоборот, противоположность ему, из тех, что обманчиво занимают то же место, отвлекая на себя преследователей - и тем самым облегчают участь гениальных людей, такая категория... Это тоже своего рода гениальность.
– - Да?- Сергей Владимирович улыбался той своей, с ехидцей, улыбкой, "из-за'' которой он мог и похлопать по плечу, и ударить.
– А вы, вы, все же, плебей! Пришли сюда не потому, что здесь собирается так много ваших коллег, а чтобы поискать работы. Одно, конечно, не исключает другого, но вы иначе бы сюда вообще не пришли.
– - Спасибо.
За столиком через один сидела группа молодых людей, к которым и направился Сергей. Мы не будем прослеживать все время, в течение которого он пробыл в кафе; начнем дальнейшее повествование от того момента, когда он покидал кафе. Он вышел, оглянулся по сторонам и, не успел пройти и двух шагов, как на него из темноты бросились две фигуры. Чемоданчиком Сергей ухитрился ударить одного из нападавших в низ живота, в то время как другой каким-то образом отлетел в сторону. В тот же момент Сергей вошел обратно в кафе. Весь его вид выражал сильный испуг; веко и правый угол глаза дергались.
– Что случилось, молодой человек?
– Это был тот же мужчина, с которым Сергей ранее вел беседу.
– В чем дело?
– - К нему подошли двое парней, к ним присоединились еще несколько.
– Там ... на улице ... махаться стали. Сергей выглядел растерянным и, несмотря на окруживших его людей, беспомощным и одиноким.
– - Сколько их было?
– Двое.
– Они что-то к тебе имели?
– Нет. Напали, и все.
– У меня машина; поедешь со мной.
– Это был тот же мужчина..
– Поедем немедленно.
– Мы проводим тебя до машины.
– В этот момент в кафе вошли двое новых посетителей. Это были мужчины, прятавшие взгляды, вид которых заключал в себе что-то необычное для этого кафе. Сергей почувствовал, что это именно те двое, какие пытались его избить. У одного из них была разбита губа.
Черная "Волга", в которой сидел Сергей со спутником, отъехала от стоянки возле кафе и медленно двинулась вдоль старой улицы, минуя проезды во дворы, дом с колоннами и красные кирпичные здания.
– Если хочешь, можешь поехать ко мне, - сказал спутник Сергея, глядя внимательно вперед.
– Можешь вообще пожить у меня. Работать будешь в моей мастерской. Оставь на время все твои знакомства, и, вообще, не показывайся никуда.
– - Нет, спасибо. Я поеду домой.
– - Как хочешь. Я бы на твоем месте поступил так. Подожди - я тебя довезу. "Волга" прибавила скорости и ехала сейчас среди шестиэтажных желтых домов с потухшими уже окнами.
– 3десь, пожалуйста, если можно, поезжайте через дворы.
– Хорошо, пожалуйста.
– Вот сюда.
– Так.
– Теперь направо -- и по этой дорожке. Теперь остановите здесь. Это мой подъезд.
– - Может быть, тебя проводить?
– Нет, спасибо, Ефим Ефимыч. Я вам очень благодарен. Может быть, и я вам когда-нибудь отплачу.
– Да что ты. Не за что. Я ничего особенного для тебя не сделал.
– И он ухмыльнулся в усы.
В этот момент во дворе появилась и, подъехав, остановилась неподалеку белая "Волга".
– Ну, мне пора. Это за мной, - Сергей показал глазами на "Волгу". Ефим Ефимыч помрачнел.
– До свидания.
– Всего хорошего.
Сергей поднялся к себе на четвертый этаж. В коридоре он никого не встретил. Открыв ключом дверь, он вошел в коридор своей квартиры и осмотрелся. Ничего подозрительного; все было на своих местах, все вещи были расположены так, как он их оставил. Он взглянул на щетку. Эта обувная щетка висела, когда он уходил, у самой стены, а теперь оказалась уже на самом конце гвоздя.