Избранники времени. Обреченные на подвиг
Шрифт:
В бухте Амбарчик встретился с Василием Сергеевичем Молоковым. Он еще с прошлого года не уходил из Арктики, а сейчас на своей старенькой «Каталине», грузовой летающей лодке, пройдя от Красноярска через Якутию, Камчатку и Берингово море к восточным берегам Чукотки, держал путь на Архангельск – облетывал полярные станции вдоль всего побережья Ледовитого океана в поисках новых «точек» для будущих зимовок, причалов и посадочных площадок, залетал, петляя, в необжитые места, садился в пустынных бухтах, заливах у прибрежных островов. Да еще попутно вел ледовую разведку – не откажешь ведь капитанам судов и караванов,
Другое дело – Леваневский. Хотя задача его сводилась всего лишь к перегонке нового самолета – он весь на виду!
В Красноярске, куда он прилетел, чтоб дозаправиться и сменить поплавки на колеса, местное руководство и давние знакомцы приготовили ему дружескую встречу и вручили целый ворох газет, пестревших телеграфными сообщениями и разного рода другой информацией – главным образом с американских берегов – о его выдающемся перелете. На него взирали, как на Прометея, который еще не успел подарить людям огонь.
Хмельная эта штука – залетная слава.
Но вот Москва. Над центральным аэродромом он появился через 40 дней после старта в Сан-Диего и был немало удивлен зрелищем пестрой массы людей, блеском оркестровых труб, праздничным украшением трибуны и появлением легковых автомобилей – несомненным свидетельством присутствия важных фигур из центральных органов партийной и государственной власти.
«Кого ж это так встречают?» – недоумевал Леваневский.
Он еще не знал, что незадолго до его прилета состоялось решение Политбюро Центрального комитета партии, обязавшее Главсевморпуть и секретариат ЦК организовать встречу экипажа Леваневского на высоком уровне торжественности с участием членов Политбюро, Центрального комитета партии и Правительства, а прессе было предписано осветить значение этого перелета как исторического и выдающегося.
Не знал Леваневский и об Указе, в котором «за новые крупные успехи в освоении Северной воздушной трассы» он был награжден орденом Трудового Красного Знамени (поскольку, как было сказано в оговорке, он ранее был отмечен орденом Ленина, а вторым в те годы награждать было не принято), а Левченко получил орден Ленина.
Сталин, отдыхавший в то время в Сочи, прислал экипажу телеграмму: «Братский привет отважным сынам нашей Родины! Поздравляю вас с успешным выполнением плана исторического перелета. Крепко жму ваши руки. И. Сталин».
Получить такое приветствие – это, пожалуй, повыше любых наград.
После посадки Леваневский был не только растроган всем увиденным и услышанным, но и изрядно растерян. Он и на трибуну взошел неуверенно и речь после долгой паузы начал, заметно волнуясь, – ему ли вся эта встреча?
Но знаки внимания на этом не завершились: именем Леваневского была названа новая сибирская линия электропередачи, а в городах и поселках появились школы и улицы его имени.
Однако не был забыт и Василий Сергеевич Молоков. Через неделю после прилета Леваневского, на исходе сентября, он завершил свою арктическую одиссею посадкой в Архангельске, пройдя 26 тысяч километров труднейшего пути.
О. Ю. Шмидт тогда сказал: «Этот перелет поднял и оживил культурную и политическую жизнь далеких северных окраин страны. А блестящая ледовая разведка моря Лаптевых
Сталин повелел приветствовать и молоковский экипаж торжественной встречей в Москве.
Связались с Молоковым. Василий Сергеевич, раз такое дело, просил принять его на своей «Каталине» на реке Москве у Центрального парка культуры и отдыха.
В Москве заволновались: разве может усесться такая крупная машина в узком ложе Москвы-реки, да еще стиснутой с двух сторон высокими гранитными парапетами? Попробовали уговорить Молокова согласиться на другой вариант – с приездом, а не с прилетом, но он настаивал на своем: с лодкой не хотел расставаться, поскольку на ней ему предстояло лететь дальше, в Сибирь, в Красноярск, где он работал и жил.
Пришлось звонить в Сочи. Сталин ответил: раз Молоков сказал, что сядет – пусть садится.
В назначенное время, минута в минуту, Василий Сергеевич произвел посадку прямо у парка и остановился точно против трибуны. Набережные с обеих сторон бурно шумели плотной и пестрой массой москвичей.
Реют знамена, звучат марши, грохочут динамики. На трибуне члены Политбюро – Молотов, Ворошилов, Андреев.
Пришла телеграмма от Сталина: «Поздравляю с успешным проведением замечательной работы по установлению воздушных путей Арктики. Желаю вам успехов. Жму руку. И. Сталин».
Прекрасные, волнующие слова! Но согласитесь – «температура» слов и чувств в телеграмме Леваневскому была заметно выше. Нет, что ни говорите, Сталин относился к Леваневскому куда заботливей и добрее, чем к кому бы то ни было другому из плеяды первых летчиков – Героев.
Василий Сергеевич в Москве долго не задерживался: экипаж побывал на правительственном приеме, получил ордена и улетел домой, в Красноярск.
Что ж, праздники проходят быстро, пора и к делу.
Не успел Леваневский осмотреться и разобраться в складывающейся ситуации вокруг трансполярного перелета, как в середине октября 1936 года, всего лишь спустя месяц после его возвращения в Москву, последовало новое решение Политбюро – снова откомандировать Леваневского в США для приемки трех закупленных самолетов, среди которых был и Си-43 Сикорского. В сущности, самолеты, принадлежавшие Главсевморпути, были уже приняты. Их осталось лишь осмотреть, проверить еще раз техническое состояние, комплектацию и погрузить на теплоход для доставки в Ленинград.
Казалось, эту такелажную «операцию» вполне можно было бы провести без решения Политбюро и даже без Леваневского, тем более у него были опытные помощники – авиатехники. Но… так решил Сталин. И Леваневский снова отправился в Штаты, а вернулся в Москву спустя… еще 6 месяцев – к весне 1937 года!
Невольно складывается впечатление, будто Леваневский больше нужен был Сталину именно там, за океаном, под разными предлогами.
Друзья соперников не щадят
Между тем подготовка полюсной экспедиции шла уже полным ходом. В середине февраля Сталин пригласил к себе Шмидта и в присутствии членов Политбюро и чекистской верхушки потребовал от него доклада о персональном составе экспедиции. Родословную перебрали всех, без исключения, по косточкам – начиная от старших начальствующих лиц и кончая младшими техническими специалистами.