Избранное (сборник)
Шрифт:
– Ну, докажите?
– И докажу, докажу. А вы докажите.
– Докажу, докажу.
– Как?
– А вы как?
Видите, ничего мы не знаем. Ничего не можем доказать.
Мы только догадываемся – так жить нельзя больше, мы еще боимся расстроить население, но догадываемся, до каких низов мы добрались в своем развитии. Не от хорошей жизни разговор о демократии пошел сверху. Кое-что там все-таки знают. Видимо, прежняя конструкция здорово сдала, если ее решили заменить.
– В этом государстве нужен только порядок.
– Был такой!
– Значит, недостаточный.
– Достаточный, за 15 минут опоздания – в тюрьму. 20 миллионов погибли на фронте, 10 миллионов – в тылу. Вы посмотрите, чем характеризуется
– Для государства.
– Кому нужно государство, где столько мертвых? Каким людям нужно столько мертвых, голодных, темных, обозленных, какому государству, каким людям? Это нужно вам лично и каким-то вашим, которые на мутной волне наглости попали наверх и держатся не умом, не знанием, а только наглостью и горлом.
– Я ни хрена не имею. Что я имел?
– Все.
– Давай посмотрим, что я лично имел.
– Все. Всю страну. Ты жил, где хотел, и отдыхал, где хотел. Ты ел, что хотел, и пил, с кем хотел. Ты спал, с кем хотел. Ты ее называл секретаршей, инструктором, зав. отделом и спал с ней, прекрасно зная, что она как работник только этим и занимается, ты даже не платил ей. Ей платило за тебя государство. Создавал министерства для своих зятьев, где их содержало государство, то есть мы. Охотился, где хотел, и асфальтировал туда дороги. Какой царь мог это иметь?! Он хоть выходил на бал. А тебя не видел никто. Вот для чего тебе нужен порядок. Ты войны не хочешь. Ты ее боишься. Зачем тебе сидеть в бункере. Но нас ты будешь всю жизнь держать в напряжении, пугать врагами, сплачивать страхом, просто чтобы иметь нас всех, как ты имел нас всю жизнь до последних лет.
– Я тебя, гниду!
– Да ты что! Ты труслив, как шакал, и измят своей карьерой, как старая газета. Что ты? Бога моли, что тебе такой народ достался. Бога моли, что о твоих делах никто не знает. Бога моли, что никто не считает, скольких ты посадил, скольких ты убил разными испытаниями.
– Ты, гнида, какой национальности?
– Вот это уже вопрос по делу. Это прямо касается сути. Когда-нибудь ты ответишь, как это ты, используя пятую графу, так ловко стравливал людей с людьми: этот народ нам вредит, этот народ сотрудничает с врагами, этот народ скупой, этот народ жадный, этот хитрый, этот чернозадый, этот чучмек, это хохлы, это кацапы, это жиды, это чурки. Этот народ специально для анекдотов, этот народ жулик, этот косоглазый. Ты здорово преуспел в этом. Потому что когда у людей нет цели в своей жизни, они ищут ее в чужой. Ты приучил всегда иметь врага. Не хватает внешнего – вот тебе внутренний. Снаружи война – внутри все быстро становятся равны, даже попы и раввины. Снаружи нет войны – внутри мгновенно нужны враги – вон они побежали. Война должна быть вечной! Вот ты мне и последний вопрос подсказал.
– Какой ты национальности?
– А ты какой?
– Я тебя узнал. Ты враг.
– Да. Я твой враг. Давай смотреть друг на друга внимательно… Для будущего.
– Для детей наших!
Да. Для детей наших.
Опущено в почтовый ящик в 1987 г.
Оса
С каким наслаждением мы смотрим на убитую осу. Ужалила ведь. Вот она и выворачивается на полу. И издыхает, ничего не понимая, не понимая, почему ужалила и почему убили. Да и у нас боль не проходит. Боль-то мы не сняли, убив ее. Не понимает, ничего не понимает животное или человек, близкий ему. Мы понимаем, что они не понимают. Какое же свое чувство мы удовлетворяем, убивая их?
А убивая сознательных, ну, скажем, подлецов, чего мы достигаем? Это уже не наказание. Убить, защищаясь – достойно. Ты уходишь от смерти. Но когда ты ищешь, находишь и убиваешь в наказание…
Мстители очень любят, чтоб перед последним ударом жертва посмотрела на них. Это я тебя! Я! Я! Я обещал тебе, и вот я зде-е-е-е-сь! Мстительный крик и крик жертвы
Чего мы достигаем в себе, убивая незнакомого и, очевидно, невинного человека? Гасим ли мы в себе? Разжигаем ли мы в себе? Остановится ли убивший, или это начало? Желание убить и умение убить мы несем в себе. Убивший никакого полного успокоения не испытывает. Он удовлетворяет свою вечную, потомственную, наследственную жажду крови. Хлебнув ее, остановиться не может. И пусть не рассказывает нам то, что он придумал.
Бык
И вот наши люди, не отвлекаясь от выяснения национальности, заинтересовались экологией. Новый предмет, в отличие от истории и философии, не объясняет жизнь, а сокращает. Выдох чище вдоха. Питьевая вода из фенолов и нитратов кипячению не подлежит.
В мышцах быка нет прежней ярости и силы – они пропитаны антибиотиками и пестицидами. Люди, поедая мышцы быка, несут в себе его проклятие и послание: «Всем, всем, съевшим меня, мое последнее мщение. Я болел всю жизнь. Я не мог бегать. Я стоял. А потом лежал. Еды не было, благодаря колхозам. Любви не было, благодаря искусственному осеменению, движения не было, благодаря новым методам содержания. Я на вас не обижаюсь. Я просто проклинаю вас и все. Но еще не все. Не думайте, что несчастья покойника уходят вместе с ним. Покойники уходят чистыми. Вам остаются их болезни, неприятности, как все то, что вы построили, перейдет следующим поколениям, которые попытаются поймать вас и на том свете. Ешьте меня, скоро встретимся».
Мы возмущаемся, почему организм коровы не может переработать все окончательно? Почему вода, земля, воздух не могут переработать все окончательно? Мы все возмущены. Ну, действительно, нельзя пить, есть, дышать и купаться, но мы все это делаем. Когда так много нельзя, что нельзя жить, люди как раз и живут и поэты пишут – «человек крепче стали». Он не крепче, просто он чаще сменяет друг друга. Он как бы все время есть, но это уже не тот, а другой. Музыка та же, стихи те же, камни те же, а люди уже другие. Так и должно быть, чтобы со стороны казалось, что они всегда есть. И Сталиным их, и Гитлером, и Чернобылем, и индустрией, а они есть и есть. Отсюда ошибочное впечатление, что их ничто не берет.
На Крайнем Севере чум дымит, но в нем за 40 лет уже три поколения дымят и два поколения под шпалами лежат, а третье как бы ездит. Не успеваешь объяснить человеку, как он живет, как аудитория меняется и лектор другой. Антибиотик от туберкулеза спасает, а от антибиотика спасения нет. Если количество этой еды увеличат, шире гибнуть будем и чаще. Даже навоз стал ядовитым.
Так что подумать надо, может, пустые полки и есть то, что нам надо. Жизнь и так коротка, а во второй половине водопадом уходит. Шкала ценностей меняется. За промтовары можем жизнь отнять. Что дороже – постепенно стало неизвестно. Сразу после двадцати начинается вторая половина жизни. Мы делаем из нефти платья и мыло, а потом пополняем запасы нефти собою и следующие поколения жгут нас в бензобаках.
– Почему бензина нет?
– Сейчас подвезут.
И пошел в бак пятый век до нашей эры со всеми страстями и расстройствами. Потому от нефти и гибнет все: прежняя жизнь давит. Тоска прежняя, религиозный фанатизм, скука деревенской жизни, отсутствие телефона, автомобиля – все это душит и давит жизнь.
Мы еще быстрее нефтью станем, мы будем давить следующих нашей тоской, паникой, автомобилями, телефонами, магазинами, бумажными деньгами, злобой друг к другу. Нас в бак зальют, мы торчком встанем от ненависти. Потому бензин так дико горит, что в нем ненависть всех предыдущих к последующим. А последующие загоняют нас в цилиндр – нет, будете белье стирать, ток давать, динамо крутить и еще раз умрете в тесных цилиндрах и, умирая, толкнете поршень в последний раз и повезете. А нам искры достаточно. Взорвемся и везем.