Избранное в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Неудачи этих трех дней удручили меня.
Поможет ли мне эта третья встреча выполнить задание? «М» погиб, а ведь только «М», футболист в непарных бутсах, имел непосредственную связь с руководством городского подполья. У библиотекарши и этой женщины с платком, которой я еще не видел, не было этой связи, — так сказал мне Кобец. Чем же эта женщина сможет помочь мне?
Пожалуй, выполнять операцию придется одному. Одиннадцать рабочих карточек, чистых бланков, но с подписями и печатями, из сейфа биржи труда. Как их добыть?
Я прислонился
Трудна была для меня прошлая ночь. И наступила она после трудного дня.
Старый слесарь спас меня.
Я вышел из слесарной мастерской и побрел наугад. До вечера было еще далеко, и мне некуда было деваться. Опасность подстерегала меня на каждом шагу. Я посидел в одном кафе, потом перешел в другое; до вечера я успел посидеть во всех кафе в районе между проспектом Сталина и Сумской. Потом, когда стемнело, я вышел на улицу, и мне опять некуда было деваться. В родном городе я был загнанным зверем.
К Ольге я не пошел. К Ольге я уже никогда не пойду. У меня не было колебаний. Только сердце щемило. Только грудь пылала ненавистью и жаждой — сражаться, сражаться, сражаться до конца!
Я вынужден был снова пробраться украдкой туда — на второй этаж дома номер семнадцать по Набережной. Я провел там вторую бессонную ночь, — среди руин, на железной раме у выломанного окна. Это была трудная ночь.
Что мне делать? Завтра придет Инженер. Я должен вручить ему одиннадцать рабочих карточек — чистых бланков с печатью биржи труда. Где мне взять эти карточки?..
Я встрепенулся, — это я чуть было не уснул, на короткое мгновение погрузился в тяжелый, смутный полусон, — но нервное напряжение удержало меня на этой грани между явью и сном. Я поспешно открыл глаза, сон пропал. До двух часов оставалось еще минут десять. Я поднялся, расправил плечи, хрустнул всеми косточками и пошел между могилами. Я не пойду сейчас к памятнику академику Багалею, — как знать, вовремя ли явится женщина с платком, если она вообще явится. Не пойду я и по аллее, чтобы меня лишний раз не увидели нищенки. Лучше пробраться сквозь кусты между могилами, будто в поисках своей дорогой, забытой могилки…
Я пошел сквозь кусты между могилами. Могилы встречались старые и свежие, но это были сплошь наши могилы — фашистская падаль не осквернила место упокоения наших людей. Фашисты устроили себе отдельные кладбища — «только для немцев». Пожалуй, во всем городе это было единственное место, где не было гитлеровцев…
Памятник академику Багалею виднелся издали сквозь кусты. Это был небольшой намогильный бюст. Мимо памятника прошла какая-то женщина, — я вздрогнул, — что, если она уронила платок, а я прозевал? Но я успокоился: еще не было двух часов.
Я сел на могилу в просвете между кустами, но тотчас встал и подошел поближе: в просвет было плохо видно. Мимо памятника прошли две старушки, потом проковылял безногий, прошла еще одна старушка. Они направлялись в церковь.
Я вышел на аллейку и прошелся взад и вперед. Было ровно два часа. Проходя мимо памятника, я смотрел на него через плечо. Около памятника никого не было.
Нет, долго так прогуливаться не следует. Я ушел с аллейки и опять зашагал между могилами. Я все смотрел, где бы устроиться так, чтобы виден был памятник Багалею, а сам я оставался в тени. Наконец я присел под березкой у надгробия Гулак-Артемовского.
Отсюда я видел памятник Багалею, и аллейку на несколько шагов вправо и влево. Смутно и тревожно было у меня на сердце. Что делать, если женщина с платком сегодня не явится? Я приду завтра и послезавтра. А если она не явится совсем?
Мимо памятника Багалею опять прошла женщина. Она не уронила платок.
Я почувствовал, что меня начинает бить дрожь.
Неважный был из меня подпольщик.
Вдруг я вскочил и, отпрянув, спиной уперся в березку. Тонкое дерево врезалось мне между лопатками.
По дорожке к церкви шла Ольга.
«Ах да! Здесь где-то похоронена ее мать…»
Вот Ольга около памятника Багалею.
Вот она вынула платок, поднесла его к лицу — и платок упал.
В кустах чирикали воробьи, где-то вдали стрекотала сорока, поп ревел басом в церкви, а я смотрел на женщину около памятника Багалею, которая наклонилась, чтобы поднять платок, и видел, что это Ольга, мечтал об этом, верил в это, только не позволял себе в этом признаться.
Я стал за кустами и тихо пошел между могилами в нескольких шагах от дорожки, — Ольга не видела меня.
Она не смотрела по сторонам. Она шла мимо церкви, вероятно к могиле матери. Ее задание заключалось в том, чтобы пройти, уронить платок, поднять его и идти дальше. Тот, кому надо ее увидеть, догонит ее, опередит и скажет: «Я вас нашел!»
Весело жить на свете в сладостном родном доме!
Я вышел на дорожку в двух шагах от Ольги, — ее широкая украинская сорочка, расшитая красными и черными крестиками, была так близко, что я мог коснуться ее, мог обнять Ольгу и прижать ее к груди.
Я обогнал Ольгу, — ни малейшего звука, ни малейшего движения я не услышал, — я опередил ее и пошел не оглядываясь. Теперь она должна была идти следом за мной. Я не слышал ее шагов за собой — в ушах у меня стоял шум и звон, — но она шла.
Я пересек главную аллею, стал около куста шиповника и оглянулся. На меня смотрели глаза Ольги. Какие это были глаза!
— Я нашел тебя! — сказал я пароль.
Кажется, я произнес эти слова слишком громко, — ведь на кладбище царила такая тишина, но тихо я не мог говорить.
— Это я нашла тебя!.. — прошептала Ольга и опустила глаза.
Потом она заплакала — жаркими, обильными слезами, не соблюдая никакой конспирации.
Она просто стояла передо мной и плакала.
Потом она схватила меня за руку и потянула прочь — к могилам.