Избранное. Молодая Россия
Шрифт:
Родствен огню солнца, или даже выше его, потому что ближе к источнику, огонь молнии. Затем следует земной огонь. Он происходит, разумеется, из вместилища абсолютной огненности – с неба, от верховного божества. Индусы, иранцы, египтяне, греки одинаково верили в небесное происхождение земного огня. Он был сначала только у бога, у «высшего отца», говорили индусы, у Зевса, по верованию греков; потом либо сам бог родил его из себя, – так у египтян Тум, ставший Ра (солнцем), рождает огонь, – либо, как у индусов, бог ниспосылает его на землю в небесных водах; либо, как у греков Гефест, огонь в молнии падает с неба; либо, как у них же, Прометей или Фороней, и как у полинезийцев, меланезийцев и других народов, некто земной похищает огонь у бога и приносит на землю [148] . Чрез всю эту иерархию огненности проходит, и явственно выступает в ней, все то же двуединое, физико-символическое понимание огня: всякий огонь, эфирный, солнечный и земной, есть бытие, или, что то же, движение в его нисходящих степенях. Веды различают три вида Агни: Агни в живой твари – на земле, Агни в водах – в воздухе (разумеются тучи), и Агни в солнце – на небе; и все бытие есть круговорот огня: Агни латентно пребывает в небесных водах и падает в дожде на землю; растения, напояясь водою, взростают и выносят Агни в мир: дерево, сгорая, облаком дыма возносит Агни обратно в небо [149] . Следовательно, Агни не что иное (и так определяет его один из гимнов Риг-Веды), как «творческое дыхание богов» [150] . Таков и основной символ парсизма: «красный, горячий огонь Агура-Мазды». Его обычное наименование в Авесте – spenisto mainyus ahurahya mazdao – «благодетельнейший дух Агура-Мазды»; он – дух, жизненное начало во всех созданиях. Он воплощается в священном жертвенном огне, но еще более в небесных светилах, особенно в самом могучем из них – в солнце; и парсы-огнепоклонники обоготворяли не земной огонь, но в нем – лишь видимое проявление небесного огня, то есть в огне поклонялись самому
148
Oldenberg. Op. cit. S. 114–115; Морэ А. Во времена фараонов. Пер. Е. Григорович. М., 1913. С. 250; Roscher, s.v. Hephaistos, столб. 2049.
149
Oldenberg. Ibid.
150
Deussen. Op. cit. S. 132.
151
Tiele C. P. Gesch. d. Religion im Alterthum, deutsche autoris. Ausg. von G. Gehrich. Bd. II. Die Religion bei den iranischen V"olkern. I. H"alfte, 1898. S. 179.
V
Таков был путь, естественно, можно сказать – с необходимостью, приведший человеческую мысль к признанию души – огнем. Если всякое движение есть горение, то одушевленность, как состояние непрерывного движения, есть очевидно высокая степень горения: душа – огонь, в том условном смысле, какой мы уже знаем. Поэтому греки совершенно последовательно ставили душу в непосредственную связь с эфиром: ее горение сильнее земного горения и даже солнечного огня, – оно сродни состоянию эфира; следовательно, душа – эфирного происхождения. По Эврипиду, дыхание при смерти возвращается в эфир, тело в землю; орфический стих утверждает, что «душа внедряется людям из эфира», и древнегреческая надпись гласила: «плоть скрывает земля, дыхание же обратно воспринял эфир, который дал его» [152] . Таким образом душа отожествлялась с огнем в идее движения. Эту связь представлений ясно указывает Аристотель в своем обзоре древних учений о душе. Многие из прежних мыслителей утверждали, – говорит он, – «что душа главным образом и прежде всего есть начало движущее, но при этом, полагая, что неподвижный предмет не может приводить в движение другого, они причислили и душу к предметам движущимся. Потому Демокрит учит, что душа есть особого рода огонь и теплота. Из бесконечного множества атомов, имеющих бесконечное множество различных форм, атомы, имеющие сферическую форму, составляют, по его мнению, огонь и душу. Атомы эти имеют сходство с теми пылинками, которые видны в полосе света, входящей через окна: рассеянные повсюду, они суть элементы, из которых состоит вся природа. Подобным же образом учит и Левкипп. Оба они признавали душу состоящею из круглых атомов, потому что тела этой формы преимущественно пред другими способны проникать всюду и двигать другие тела, когда сами приведены в движение. При этом душу они почитали началом, производящим движение животных. По-видимому и учение пифагорейцев заключает в себе тот же смысл, потому что некоторые из них утверждали, что душа состоит из носящихся в воздухе пылинок, другие – что душа есть сила, приводящая эти пылинки в движение. Такое мнение образовалось потому, что пылинки эти кажутся постоянно движущимися, даже в то время, когда воздух находится в совершенном покое. Сюда же нужно причислить и тех, кои признают душу началом самодвижущимся, потому что все они, кажется, думали, что движение есть существенное свойство души, что все приводится в движение душою» [153] .
152
Gruppe. Op. cit., II. S. 1035, прим. 1. – J. Grimm. Kl. Schriften. Bd. II, 1865. S. 215.
153
Психологические сочинения Аристотеля. Вып. 1. Исследование о душе (Per'i psych'es istoria). Перев. с греч. В. Снегирева. 1885. С. 18–19.
Эти строки Аристотеля любопытны еще тем, что вскрывают новое звено в представлении народов о душе. Древние мыслители, о которых он говорит, очевидно мыслили душу газообразной. Аэций определенно сообщает: «Анаксимен, Анаксимандр, Анаксагор и Архелай сказали, что природа души воздухообразна» [154] ; но точно так же думали и думает большинство народов. От древних индусов [155] до современных австралийцев, калифорнийцев, яванцев и малайцев [156] единогласно признано, что душа тождественна с дыханием.
154
Маковельский. Досократики. I. С. 46. № 29.
155
Zimmer H. Altindisches Leben. 1879. S. 402.
156
Bastian. Beitr"age zur vergleich. Psychologie. S. 14, и множество примеров у Тэйлора П, 14 и сл.
Здесь обнаруживается сложный сплав представлений. Ранний опыт научил человека признавать дыхание важнейшим признаком жизни, следовательно тождественным с самой одушевленностью; более поздний опыт привел к убеждению, что душа или, что то же, жизнь, есть неустанное движение; и наконец обе эти мысли слились в одну: что душа есть движение газообразной массы. Действительно, в идее «душа – дыхание» содержатся оба понятия – газообразности и подвижности. Сравнительное языкознание показывает, что во всех индоевропейских языках названия души произведены от корней, обозначающих движение, в частности движение воздуха. Таковы наши «дух» и «душа», греческое thyms, от корня dhu, сохранившего еще свой первоначальный общий смысл движения в санскритском dhunti – двигать туда и сюда, трясти, и греческом thyo – устремляться, стремительно кидаться, свирепствовать, и свой частный смысл – движения клубящейся воздушной массы в санскритском dhumah, латинском fumus, русском «дым» и греческом thyella – буря [157] . Немецкое название души Seele, английское soul, первоначально sewala, родственно греческому 'aiwolos, aiolos – подвижный, быстрый, но получило частный смысл сильной струи воздуха – французского souffle – дуновение, откуда siffle – свист [158] . Латинское animus – дух, душа, по корню anei тождественно греческому 'anemos – ветер, греческое psych'e – душа, родственно глаголу psycho – дуть, еврейское nephesch, вероятно, родственно греческому neph'ele, латинскому nebula, немецкому Nebel, – туман, облако, и т. д. И то же представление о душе, как образе движения, сказалось прямо – общераспространенным олицетворением ее у различных народов в виде бабочки, птицы или змеи, по признаку быстроты движения. Газообразная душа, вся движение, естественно должна была в дальнейшем развитии мысли слиться с образом эфира, с природой божества: душа эфирной природы, то есть почти абсолютное движение, тончайшая газообразность, чистейшая огненность; ее источник – само божество. Поэтому Авеста учит, что сам Ормузд вложил свой огонь в земную тварь, и, по Библии, сам Бог вдохнул дыхание жизни в Адама, и греческая Афина, богиня эфира, влагает искру в глиняные фигуры, вылепленные Прометеем.
157
Boisacq. Op. cit. S.v. Th'um'os.
158
Kleinpaul R. Volkspsychologie. Das Seelenleben im Spiegel der Sprache. 1914. S. 6–7.
Таким образом, нисхождение духа, умаление мировой динамики совершается по двум раздельным линиям: одна ведет от божества-эфира чрез солнце и молнию к земному огню, другая от божества-эфира к душе. Но единство концепции сохраняется в полной силе: нет раздвоения на дух, душевный огонь, и вещество, физический огонь; все едино, дух и вещество тождественны как движение, как горение, и огонь очага духовен, и душевный огонь веществен. Может быть, ни одна из бесчисленных метафизических систем, возросших на протяжении веков из этого умозрения, не выразила его так полно, как та, вероятно II века нашей эры, из круга неопифагореизма, которую излагают Сириан и Прокл под именем «Халдейских оракулов»; и в ней чрез семь веков, полностью повторено учение Гераклита. Высшее существо – божественный Разум, священный огонь, источник всего преходящего – пребывает в абсолютном молчании, замкнутый сам в себе. Из него исходят молнии – низшие «разумы», в том числе душа человека и (платоновские) идеи, прообразы всех вещей. Божественный дух-огонь, заключенный в тело человека, не должен рабствовать телу, и в этой неустанной борьбе с чувственностью душа находит поддержку, как бы питание, в том элементе, который наиболее сроден божеству, в огне: приближаясь к огню, человек получает божественное просветление [159] . —Так индусский подвижник, покрывшись мехом, сидел у костра, чтобы снискать tapas, и так, может быть, мыслил, по легенде, Гераклит, сидя у горящего очага и приглашая чужеземцев приблизиться, «ибо и здесь боги».
159
Kroll W. Die Chald"aischen Orakel. – Rhein. Mus. f"ur Philologie. Bd. 50 (1895). S. 636–638.
VI
Отсюда оставалось сделать последний шаг – и круг монистической мысли замкнулся. Если душа есть огонь, хотя и высшего качества, большего горения, чем физический огонь, но по сущности однородный с ним, то она подвержена тем же изменениям, как физический огонь, то есть душа неизбежно переживает все стадии физического горения, от полного разгара до окончательного угасания, и, следовательно, проходит те же три стадии, как вещество под влиянием тепла: газообразное, жидкое и твердое. Что в веществе эти состояния обусловливаются именно действием
160
Для дальнейшего – Boisacq, Berneker, Walde, Kluge и др. этимолог. словари.
161
M"oller Herm. Vergleich. indogerm.-semitisches W"orterbuch. 1911. S. 247.
162
Gerland E. Geschichte der Physik. 1913. S. 28–31 и др.
Эпилог
Мое исследование кончено. Оно шло чудесным путем, полным невиданных и поразительных зрелищ, которые одни окупили бы всю трудность странствия. Но самое большое чудо оказалось в том, что этот путь привел нас к нам самим. Оказалось, что истина, познанная пращурами, жива поныне и живет в каждом из нас, как несознаваемая основа нашего самосознания.
И это не все: она жива еще иначе. Кто знаком с учениями современной физики, тот легко узнает в этой древней истине прообраз и семя нынешнего научного знания. Действительно, она уцелела в двух видах: во-первых, целостно, отвердев и замкнувшись в слове, то есть погрузившись в бессознательную глубину сознания; во-вторых, – в познании, расщепленной и действенной. Было, очевидно, необходимо, чтобы то монистическое понимание бытия в целях познания раскололось; научное мышление пошло двумя раздельными путями. Это раздвоение не было и не могло быть принципиальным отрицанием единства; но верный инстинкт понуждал ради точности и достоверности исследовать порознь мир вещественный и мир духовный. Подлинная наука никогда не утверждала их разнородности; напротив, в своей метафизической мысли она всегда тайно предполагала их тождество и, может быть, в этой непроизвольной вере, в этом чаянии будущего синтеза черпала все вдохновение своих гениальных открытий и самоотверженного, кропотливого труда.
И вот древняя формула – бытие есть движение-горение – раскололась. Наука о духе не пошла этим путем; она точно совсем забыла древнее познание, может быть, именно потому, что эта истина уже неискоренимо внедрилась в сознание, и мышление людей безотчетно руководилось им на практике, как руководится доныне. Напротив, наука о материи развилась непосредственно из древней монистической идеи; этим путем пошли досократики, положившие основание научному познанию природы. Они все – от Фалеса до Демокрита – были напоены древней идеей психофизического единства, как единства движения, как тождества динамики, – и все знали эмпирически закономерным проявлением движения теплоту. От них наука, часто уклоняясь, но никогда не теряя Ариадниной нити, шла этим же путем до современных высот. Как раз в наши дни концы сближаются: что древний человек постиг целостным созерцанием, то явственно сквозит в современной термодинамике, в теории относительности, в гипотезах об эфире, в учении об атоме; сквозит догадка, что бытие не имеет никакого материального субстрата, что сущность бытия – движение, которое в виде теплоты созидает все формы познаваемого нами мира.
Метафизический смысл этих научных открытий ясен: вместе с материей исчезает временный дуализм, – снова выступает на свет единство чувственного мира и духа. Тем временем и наука о духе вступила на встречный путь наукам о материи. Физиологическая и экспериментальная психология сблизили оба мира, еще недавно разделенные бездной; все поиски направлены к отождествлению психической энергии с механической, и по мере того, как последняя разрешается в чистую, невещественную динамику, общей сущностью материи и духа очевидно придется признать то самое движение, полное разумности, которое признавала источником и сущностью вещей древнейшая человеческая религия, – Огонь, он же Логос Гераклита.
Грибоедовская Москва {157}
Предисловие
Предлагаемая книжка есть опыт исторической иллюстрации к «Горе от ума», попытка представить возможно наглядным образом уголок той подлинной, реальной действительности, которую Грибоедов, творчески преображая, изобразил в гениальной, комедии. Материал, служивший мне для этого изображения [163] , был в высшей степени удобен, так как в нем обрисовывается тот самый круг московского общества, в котором вращался Грибоедов, и как раз за те годы, когда Грибоедов наблюдал это общество. Мало того: этот материал давал возможность раздвинуть рамку картины, представить и более раннюю, предшествующую стадию данного быта (эпоху Наполеоновского нашествия), которая, хотя в комедии и не изображена прямо, но как бы незримо еще наполняет ее атмосферу.
157
Впервые напечатано в журнале «Голос минувшего» (1913,№ 11–12). Отдельное издание вышло в 1914 году. Печатается по третьему (последнему прижизненному) изданию (М.; Берлин: книгоиздательство «Геликон», 1922). Переиздано: Гершензон М. О. Грибоедовская Москва. П. Я. Чаадаев. Очерки прошлого. Сост., предисл., примеч. В. Ю. Проскуриной. М., 1989. Ниже публикуются примечания (комментарии) В. Ю. Проскуриной (с небольшими дополнениями). [Ред.]
В первой публикации книга содержала принципиально важную концовку, опущенную при послереволюционных переизданиях. Воспроизводим этот фрагмент: «Им легко простить, именно потому, что они не знали; тайна их обаяния для нас – как раз в том, что они жили целостно, что их быт вполне соответствовал их сознанию. Мы знаем многое, как истину, исповедуем великие идеи, но познанная истина не движет нашей волею, а остается достоянием ума, который со страстью упражняется над нею, расчленяя, множа, сочетая в сложнейшие узоры. И потому наш быт, все еще темный и жестокий, не только объективно грешен, – но грешен вдвойне, так как не оправдан нашим собственным сознанием».
В основу книги положен обширный эпистолярный материал – переписка Римских-Корсаковых, до сих пор не изданная, ныне хранящаяся в ЦГАЛИ (Ф. 426. Оп. 1. Ед. хр. 37–39). Письма, использованные для работы М. Гершензоном, опубликованы в специфической манере, отличной от современных норм научного издания. Гершензон пытался бережно воспроизвести особенности эпистолярной речи М. И. Римской-Корсаковой, не укладывающейся ни в какие орфографические и пунктуационные нормы. Однако всюду он произвел «чистку» наиболее вопиющих случаев, заменил просторечные формы («ныне» вместо «нониче», «вчера» вместо «вчерась», «ужас» вместо «ужесть» и т. п.). Для того чтобы дать представление читателю об особенностях письменной практики главной героини «Грибоедовской Москвы», приведем фрагмент ее письма от января 1813 года без каких-либо исправлений: «Милай другъ Гриша Голубчик мой ни одно писмо твое мне не зделала такой радости – как ета – я ево получила вчерась с Князь Сергиемъ Оболенски. Никак не ожидала мой родной знать объ тебе – К. Наталья, мне ево привезла. Я ею расцеловала и от радости плакала читавши твое писмо […]» (Ед. хр. 37. Л. 2—2об.).
Порою встречаются расхождения в датировке письма в рукописи и в тексте книги: например, письмо М. И. Римской-Корсаковой от 12 октября у Гершензона неверно отнесено к 12 ноября 1812 года. Используя эпистолярий для создания биографий, Гершензон иногда цитирует только фрагменты писем, не оговаривая пропусков. Не отмечен в отдельных случаях и язык оригиналов – письма сестер Римских-Корсаковых зачастую даны в переводе с французского (иногда письмо двуязычно – Гершензоном это не оговорено).
Название книги Гершензон взял из известной публикации писем фрейлины М. А. Волковой к В. И. Ланской (печатались в 1874–1875 годы в журнале «Вестник Европы» (1874, № 8—10, 12; 1875, № 1,3,8). Письма, подготовленные М. П. Свистуновой и озаглавленные как цикл «Грибоедовская Москва», послужили источником для многих страниц книги Гершензона.
163
Неизданные семейные письма Римских-Корсаковых, переданные мне покойной Н. А. Огаревой.