Избранное. Том 1
Шрифт:
Судья заявил:
— Да, мы должны выспаться.
Роджерс сказал:
— Я еще не убирал… в столовой.
Ломбард сжато бросил:
— Утром уберете.
Армстронг спросил у него:
— Ваша жена в порядке?
— Пойду посмотрю, сэр.
Он вернулся через минуту-другую.
— Она сладко спит.
— Хорошо, — сказал доктор. — Не беспокойте ее.
— Что вы, сэр. Я просто приберусь в столовой, удостоверюсь, что все заперто, и тогда отправлюсь на покой.
И он направился по холлу в столовую.
Другие
Если бы это был старый дом со скрипящим полом и темными тенями, и стенами, обитыми панелями, могло бы возникнуть какое-то сверхъестественное ощущение. Но этот дом был олицетворением современности. Никаких темных углов, никаких панелей, скрывающих тайники, его наводнял электрический свет — все в нем было новое, яркое и сияющее. Ничего скрытного, — ничего таинственного. Дом вообще не имел атмосферы. И почему-то это было самым страшным…
На верхней площадке они пожелали друг другу спокойной ночи. Каждый вошел в свою комнату и почти бессознательно запер дверь…
В своей приятной комнате, выкрашенной в мягкие тона, господин судья Уогрейв разоблачился и приготовился ко сну.
Он думал об Эдварде Ситоне.
Он очень хорошо помнил Эдварда Ситона. Его волосы, его голубые глаза, его привычку смотреть прямо в лицо с простым откровенным видом. Именно это произвело такое хорошее впечатление на присяжных.
Луэллин, действовавший от имени Короны [21] , немного испортил дело. Чересчур уж был неистов, пытался доказать слишком много. Мэттьюс же, с другой стороны, защитник, оказался хорош. Его точки зрения были обоснованы. Перекрестный допрос беспощаден. Управление клиентом, когда тот давал показания, — верх мастерства.
И Ситон неплохо преодолел испытание перекрестного допроса. Не был ни возбужден, ни чересчур неистов. На присяжных это произвело хорошее впечатление. Возможно, Мэттьюсу казалось, что все неприятности суда позади и уже можно праздновать победу.
21
Т. е. прокурор.
Судья тщательно завел свои часы и поместил их рядом с кроватью.
Он прекрасно помнил, как сидел там — скучал, делал пометки, оценивал все, сводил в систему каждый обрывок информации, свидетельствующей против подсудимого.
Он наслаждался тем процессом! Финальная речь Мэттьюса была первоклассна. Луэллину, выступавшему после него, не удалось испортить того впечатления, которое произвел защитник.
И потом наступила очередь его суммирования…
Господин судья Уогрейв осторожно вынул свои фальшивые зубы и опустил их в стакан с водой. Сморщенные губы запали. Теперь это был жестокий рот, жестокий и хищный.
Закрывая глаза, судья улыбнулся сам себе.
Он отлично изжарил гуся Ситона!
Издав ревматическое
Внизу, в столовой, стоял озадаченный Роджерс.
Он таращился на фарфоровые фигурки в центре стола. Он пробормотал себе под нос:
— Что же творится! Я мог бы поклясться, что их было 10.
Генерал Макартур беспокойно метался по кровати.
Сон к нему никак не шел.
В темноте он все время видел лицо Артура Ричмонда.
Он любил Артура… чертовски любил. И был доволен, что и Лесли он пришелся по душе.
Лесли была такая капризная. Перед многими хорошими парнями она вздергивала носик и объявляла их «скучными»! Вот так вот. Но Артура Ричмонда она скучным не посчитала. Они с самого начала отлично поладили. Они разговаривали о пьесах, музыке и картинах. Она дразнила его, подшучивала над ним, разыгрывала его. И он, Макартур, был восхищен при одной лишь мысли, что Лесли питает материнский интерес к мальчику. Материнский! Каким же дураком он был, когда не помнил, что Ричмонду было 28, а Лесли — 29.
Он любил Лесли. Он мог сейчас ее представить. Ее лицо в форме сердца, ее танцующие серые глаза и коричневую вьющуюся копну волос. Он любил Лесли и верил в нее абсолютно.
И там, во Франции, посреди этого ада, он думал о ней, вынимал ее изображение из нагрудного кармана своего мундира и смотрел.
И потом… он узнал!
Все произошло именно так, как описывается в книгах. Письмо не в том конверте. Она написала им обоим и положила письмо Ричмонда в конверт, адресованный мужу. Даже сейчас, спустя столько лет, он чувствовал шок… и боль…
Господи, какую он испытал боль!
И их роман продолжался уже некоторое время. Из письма это было ясно. Уикэнды! Последний отпуск Ричмонда… Лесли… Лесли и Артур!
Черт бы побрал этого парня! Черт бы побрал его улыбающееся лицо, его живое: «Да, сэр»! Лжец и лицемер! Похититель чужой жены!
Он нарастал медленно — этот ледяной убийственный гнев.
Ему удалось вести себя, как обычно, — ничего не выдавать. Он попытался относиться к Ричмонду, как и раньше.
Удалось ли ему? Он думал, что да. Ричмонд ничего не заподозрил. Перемены настроения там объяснялись легко, ведь у всех нервы были напряжены до предела.
Только юный Эрмитэйдж раз иди два как-то странно взглянул на него. Совсем молодой парень, но мальчишка с пониманием.
Возможно, Эрмитэйдж догадался, когда пришло время.
Он намеренно послал Ричмонда на смерть. Только чудо могло еш спасти. Чуда не произошло. Да, он послал Ричмонда на смерть и не жалел. Ведь это было так просто. Ошибки совершались постоянно, офицеров без всякой надобности посылали на смерть. Неразбериха, паника. Люди потом могли бы сказать: «Старый Макартур немного разнервничался, наделал колоссальных промахов, принес в жертву некоторых лучших своих людей». Но ничего больше.