Избранное. Том 1
Шрифт:
— Ты знаешь, как я тебя люблю, Тасенька... Мне хотелось устроить твою судьбу... Теперь, когда жена умерла...
— Покончила самоубийством!
— Что за вздор ты говоришь? Она же умерла от родов!
— Она знала, что ей нельзя больше родить. Думала, второй ребенок спасет семью. Чтоб удержать мужа...
Я наложила на поднос что попало с кухонного стола и понесла в столовую.
За ужином Михаил Герасимович расспрашивал девчат, довольны ли назначением. Кто доволен, кто нет. Кого посылали на Кавказ, Украину или в Брянское лесничество, были довольны, а кому достался Север — ежились.
— Это же — Север, самые леса! — успокоил профессор. Он стал было говорить на любимую тему — о
Брачко-Яворский у нас самый любимый профессор! Красотой он не блистал, наверное, и в молодости. Круглолицый, почти без шеи, глаза — как чернослив, нос картошкой, полные свежие губы, небольшие усы, какие в заграничных фильмах бывают у «злодеев», невысокий, толстый, с изрядным брюшком, энергичный, подвижной, несмотря на комплекцию. Ему лет под шестьдесят, но он каждый год ездит по экспедициям. Несколько раз даже оставлял преподавательскую работу и путешествовал по Сибири, Заполярью. Он-то Севера не боится.
За ужином в центре внимания неожиданно оказался гость, что спал в столовой. Пока Анна Васильевна сватала меня в кухне, он храпел на всю квартиру, а пробудившись, умылся, повеселел и на вопрос профессорши, не выпьет ли водочки, ответил полным согласием. Почувствовав себя взрослым, лесничим, вдруг присоединился к нему и Кузя. Девчонки прыснули со смеху, но Кузя не обратил на нас никакого внимания. Рядом с плечистым гостем из Сибири он казался бледным цыпленком — длинношеий, худой, голубоглазый, в желтой распашонке.
Выпили они, как и положено лесникам при встрече, за русский лес. И тут девчонки набросились на Владимира Афанасьевича с расспросами.
— Естественно, мы хотим знать,— волнуясь, сказала Лиля Соболева, она сразу раскраснелась, даже вспотела, русая челочка прилипла ко лбу,— я, например, еду в Запечорские леса... Скажите по правде, лесничему очень тяжело? Ну, отсутствие культуры, скука и прочее... по правде?
Лесничий усмехнулся.
— Сказать по правде, девушка, скучать-то нам некогда. Не хватает дня, да и ночи не хватает,— выберется свободный часок, уснешь, как убитый. Столько писанины, что в лес еле выберешься, прямым-то своим делом заняться. А насчет культуры... Радио у каждого лесника есть. Теперь и кино стационарное открыли в поселке лесорубов — от нашего кордона всего четыре километра. Клуб... Молодежь, известное дело, потанцует после кино. Ну, а мне не до кино — некогда! Библиотека? А как же, тоже есть. При клубе. Большая. Если ничего не делать, и то хватит читать на несколько лет, а она ведь пополняется новиночками.
— А как вас снабжают? — поинтересовалась с каким-то соболезнованием Анна Васильевна.
— Ничего снабжают: и хлеб, и крупа, и сахар, ну, там конфеты, консервы — все вовремя. У нас с женой почти все свое: садочек, огород, корова, птица всякая, кабана ежегодно выкармливаем. Орехов-то кедровых в лесу сколько угодно — хороший корм свиньям. Кордон возле самой Ыйдыги. Ловим рыбу, заготовляем впрок. Хорошо!.. А воздух какой у нас!! Мед, а не воздух. Я бы на Москву сроду не сменял. Здесь же одни выхлопные газы от машин задушат — отрава. Пасека у нас с позапрошлого года. Чистого меда собрали полтора пуда. Вот вам и Север!
Девчонки мои приуныли. На Владимира Афанасьевича они смотрели с ужасом, как на опустившегося вконец стяжателя. И это бывший ученик Михаила Герасимовича, так сказать, наше будущее!
— А кто же ваша жена? Ну, кем работает? — нерешительно спросила Тоня Синичкина, которую направили в Брянские леса. Она долго колебалась при поступлении в институт: идти ли на филологический или лесной. Тоже повлиял на выбор Леонид Леонов.
— Жена-то? — благодушно ответствовал Владимир Афанасьевич.— Я ведь на колхознице женился, вдове с двумя детьми. Теперь и своих трое. Разницы не делаем. Я, признаться, и забываю, какой мой, какой — пасынок. Слово какое-то нехорошее: пасынок. Правда? А теперь жена перешла в лесхоз. Бригадир малой комплексной бригады. Она у меня молодец, такая моторная, всюду поспевает. А вообще-то дома теща хозяйка. Хорошая женщина!
Заметив, что все как-то скисли и приуныли, добрейший профессор поспешил взять разговор в свои руки... Оговорюсь, скисли все, кроме меня. Такой уж у меня характер: когда другим не по себе, меня почему-то разбирает смех.
— Владимир Афанасьевич Корчак — очень скромный человек,— пояснил профессор.— Вы лучше познакомьтесь с его статьями в журналах.
Профессор со своей обычной живостью выскочил из-за стола, слазил куда-то на шкаф и разложил на столе, сдвинув снедь, стопку журналов «Лесное хозяйство». Я с интересом посмотрела, что может писать такой «вахластый». Дельные были статьи, и я устыдилась: опять по одежке встретила человека, если в «одежку» включить внешние события жизни этого человека, вроде кабанчика, курочек и отсутствия времени сходить в кино.
— Хорошо! — с восторгом заметил Кузя, почитав. Девчата просмотрели статьи и тоже, видимо, устыдились.
— Да пейте вы чай, а то остынет! — напомнила Анна Васильевна. Профессор сиял, будто похвалили его родного сына. Владимир Афанасьевич смутился.
— Это же Михаил Герасимович и спровоцировал меня, если можно употребить такое плохое слово к хорошему делу. Мне бы и в голову не пришло писать статьи в журнал. Михаил Герасимович сам же запросил меня, а потом взял да и напечатал мои письма... отредактировал их, конечно. Вот эти самые «Письма из лесхоза» с продолжением на три номера! Мы с женой просто ахнули, как из райкома позвонили. Поздравляют все, а я ни сном и ни духом, как говорится. А потом из редакции получил письмо, где просят меня высказаться о возобновлении леса на порубках. Написал...
— Володя, а вы расскажите нам, как живет Машенька! — обратилась к лесничему Анна Васильевна.— Она нам пишет, конечно, такие хорошие письма! Но ведь она ни за что не признается, если ей трудно.
— Скоро ее увидим! — заметил Михаил Герасимович, и по его отяжелевшему от возраста лицу прошла тень нежности и умиления.
— Это ты ее увидишь! — возмутилась Анна Васильевна.— А я-то не увижу! Она ведь ходила к нам запросто, вот как сейчас Тасенька и Кузя. Я ее так любила! И вот не видела столько лет!
Мария Кирилловна Пинегина была когда-то любимой ученицей профессора, он ей прочил большое будущее в лесоводстве. Училась она вместе с Василием, а теперь работала лесничим на Ыйдыге, куда направлялась наша комплексная экспедиция.
— Конечно, ей трудно, Марии-то Кирилловне...— задумчиво отозвался Владимир Афанасьевич.— Работа не из легких, да еще для женщины. Ребенка растит, муж — сготовить надо, постирать, прибрать, пошить... Когда она только успевает, не знаю. Правда, хозяйства у нее никакого нет — куда ей,— живут на одну зарплату. Разве что Ефрем Георгиевич — это муж ее, лесник — рыбы в Ыйдыге наловит. Очень мы заняты, что называется, дыхнуть некогда. Что получается: у нас лесхоз — миллион гектаров, где-нибудь в центральных областях лесхоз — пятьдесят гектаров, а количество обслуживающего персонала одинаково. Конечно, все охватить не можем никак. Дебри к тому же непролазные. Белые пятна на районной карте. Представляете? В нашем лесхозе есть места, где нога человека не ступала. А Мария Кирилловна... она ставит задачи, которые не решить! И решает. Зовут ее: лесная хозяйка! Ни директора, ни главного лесничего, а ее — лесная хозяйка! Народ все видит и все знает. Лесорубы ее боятся и уважают. Никакой поблажки она им не дает.