Избранное. Том 1
Шрифт:
— От Иннокентия Щеглова.
— А почему ты от него не читаешь?
— Потому что он пишет для меня одной.
— А-а... Так читай. Я не буду мешать.
Костик вскочил и стал карабкаться на гору, чтоб посмотреть на остров с высоты.
— Не упади! — крикнула я.
— Еще чего,— удивился Костик.
Иннокентий писал, что позавчера (я взглянула на дату) Владивостокский народный суд дал развод супругам Щегловым, не сумевшим построить семью.
Лариса выходит замуж — за преподавателя Дальневосточного института искусств (того самого, из-за которого был скандал). Начинает новую жизнь.
Иннокентий писал, что свой отпуск проведет на острове Мун, захватив с собой Юрку, и вообще мы будем видеться часто, так как маршруты «Дельфина», станции, стоянки, океанологические съемки и прочее будут преимущественно в районе острова Мун.
Иннокентий писал, что в квадрате острова Мун их ждут исключительно интересные исследования. И главное, мы сможем видеться. Так и написал, что это главное. А в конце письма: «Я люблю тебя, моя Марфенька! Я даже не предполагал, что способен на такое сильное чувство... Не знал, что бывает такое». В письме была приписка: «Р. 5. Лариса шлет тебе привет. Прощаясь со мной навсегда, она сказала, что резко изменила свою жизнь после встречи с Марфой Петровой.
По ее словам, это ты, прослушав ее пение, признала в ней настоящую певицу, человека искусства.
Когда Лариса узнала, что я хочу на тебе жениться, она долго молчала, потом сказала: «Жаль мне ее! По-моему, ты не можешь дать счастье женщине. У тебя всегда на первом месте будет наука, исследования, экспедиции. Не позавидуешь ей. Марфа будет терпеть молча, а это всегда тяжелее. Но за Юрку я теперь спокойна».
Я задумалась о Ларисе. Как мало иногда человеку надо: только чтоб кто-то признал в нем его личность.
Интересно, почему ни Иннокентий, ни его родные не увидели в Ларисе того, что бросалось в глаза,— лучшего в ней?
Поздний вечер. Дядя, находившись по горам (в ботанических сборах ему обычно помогает Костик), давно спит. А вот Костика не уложишь. Сидит со всеми на палубе, где каждый вечер собираются вокруг Сережи с его гитарой и поют или танцуют. Сейчас они вокруг вовсю твистуют. А я пошла в радиорубку: мое дежурство, ничего не поделаешь.
А необитаемых островов нынче не бывает. Я хочу сказать, что в век радио никакие робинзонады невозможны. Эфир заполнен голосами. Я надеваю наушники, и мир подступает ко мне вплотную. Какой уж тут необитаемый остров, когда мы работаем на всю планету.
Метеорологические сводки станции Мун имеют исключительное значение для синоптической службы, так как наша станция расположена на основном пути циклонов.
Принимаю очередную радиограмму: «Начальнику станции Мун Барабашу. Полученные от вас сводки были особенно важны в прошедшие несколько дней. Мы благодарим вас за отличное сотрудничество. Бюро погоды Вашингтон».
Благодарственные телеграммы идут со всех материков и, конечно, с Владивостока, Петропавловска и отдельных судов, советских и иностранных, которые благодаря нам ушли с дороги тайфунов.
А вот радист «Дельфина». У него особый «почерк» — быстрая, легкая, красивая работа электронного ключа. Тоже выученик Козырева. Прием, передача, прием. По привычке мы немножко разговариваем, обмениваемся новостями. Затем принимаю ежедневную радиограмму от Иннокентия.
«Получила ли Костика? Тутава еле добился разрешения отправки мальчугана на остров. В отпуск явимся с Юркой. На весь август. С нетерпеньем жду встречи. Целую. Люблю. Жду. Твой навсегда Иннокентий».
Посылаю ответную радиограмму. До чего богат и одновременно лаконичен язык радио. В три, пять букв можно вложить смысл целой длинной фразы.
Передача в три мировых гидрометеорологических центра: Моска, Вашингтон, Мельбурн.
Взглянула на часы и слушаю частоту пятьсот килогерц — волну аварийных вызовов, где могут прозвучать сигналы бедствия.
Одновременно со мной ее слушают судовые радиостанции всего мира.
Предупреждение службы цунами об опасности. Внимание! Внимание! Ждите цунами... Оно проходит... Высота волн... 20— 25 метров. Цунами идет на остров! Включаю приемник и трижды предупреждаю по радио своих. Хорошо, что Костик не спит. Забегаю к дяде, бужу его. Он быстро надевает костюм, хватает шляпу, пальто, приготовленный на такой случай саквояж. Я тоже захватываю из своей каюты чемоданчик. В коридоре хлопают двери. Мы уже репетировали не раз. Три минуты на сборы. Три на то, чтоб задраить на «Ассоль» все иллюминаторы и люки. И вот уже поднимаемся по деревянной лестнице, все тринадцать человек.
Ночь. Хлещет ветер. Тучи идут по острову. Как славно, что друзья с «Дельфина» построили нам убежище от цунами. Может, еще минет остров? Нет, волна широка. Захватит. Где-то землетрясение...
Мы запыхались, но поднимаемся. Крепко сжимаю руку. Костика. Дядя рядом со мной. Тяжело дышит. Сережа берет у него из рук саквояж. Гитара у него за спиной — не забыл.
Миэль впереди, вцепилась в руку Протасова. Валерка перегнал всех и возглавляет шествие. За нами идут Барабаш и все остальные. Замыкает шествие Харитон. Ничего не видно. Только ветер и шум настигающей воды.
На остров обрушивается стена воды, но мы уже на самом верху. Бросаю чемодан и со страхом хватаюсь за шею, цело ли ожерелье, подаренное как эстафета в Будущее. Опалы мои целы, и я вздыхаю с облегчением. Теперь можно оглянуться. Вот автоматическая метеостанция — скорее угадываю, чем вижу. Темный еще барак. Сейчас зажжется яркий свет.
— Отдохнем немножко,— просит дядя.
Я целую его в щеку, потом Костика. Это моя семья. Я единственная здесь с семьей. А Костик не из трусливых, держится молодцом! А уж он-то наслышан про цунами. Останавливаемся отдышаться, осмотреться.
— Все здесь? — Харитон на всякий случай пересчитывает.
— Говорите тише,— напоминает Барабаш,— не вспугните птиц. А то на следующий год не прилетят сюда.
Молчим. Прислушиваемся, как там внизу хозяйничает вода. Устоит ли заякоренная наглухо «Ассоль»?
ВСТРЕЧА С НЕВЕДОМЫМ
Книга первая
Плато доктора Черкасова