Избранное
Шрифт:
Внимание к происхождению, к первоистокам характерно не только для Ф. Фюмана — теоретика литературы, но и для Ф. Фюмана — гражданина и писателя. Как человека и как писателя, пережившего фашизм и испытавшего на себе дурман нацистской идеологии, его постоянно интересовал вопрос о социальных, политических, психологических истоках и источниках фашизма, вопрос о функционировании национал-социалистского идеологического и социально-психологического механизма, вопрос о том, когда, как и какими путями проникала нацистская идеология в сознание миллионов немцев. «Однополчане» (1955), «Суд божий» (1957), «Капитуляция» (1958), «Еврейский автомобиль» (1962), «Эдип-царь» (1966), «Жонглер в кино, или Остров грез» (1970) — вот некоторые стадии осмысления этой важнейшей для Фюмана темы. В критике давно подмечено стремление художника дойти до корней, до сути вещей, но такой подход, с точки зрения писателя, вовсе не означает, что избран облегченный и упрощенный путь, скорее наоборот — именно здесь, у истоков, яснее видны все хитросплетения общественного механизма, граничащие, на первый взгляд, с фантастикой и ирреальностью. Так, попытка исследовать тот начальный пункт, когда нацистская пропаганда и вся государственная система оболванивания, столь разработанная в третьем рейхе, начинали отравлять сознание молодежи, закономерно привела Ф. Фюмана от взрослых героев к героям-детям, а попытка правдиво
Статьи о Гофмане, впервые опубликованные в 1976–1979 годах и выходившие также отдельной книгой, — не только изящные, хорошо написанные эссе, но и серьезные размышления о проблемах художественного метода. Важнейшее место в работах Ф. Фюмана о Гофмане и о Тракле занимает проблема связей художественного метода этих писателей, их образной системы — в одном случае романтической, а в другом — экспрессионистской — с реальной жизнью Германии начала XIX века и Австрии начала XX века, а также взаимосвязей их личной жизни с творчеством. Автор доказывает, по сути, очень простую вещь: Гофман и Тракль, если исходить из их жизни, специфики и таланта, окружения и эпохи, должны были писать именно так, как они писали, ибо только так они смогли сказать о жизни — и сказать правдиво и внятно — нечто такое, чего о ней не смогли в то время сказать другие. Примечательна в этих исследованиях и та предельная откровенность, с какой писатель показывает собственное многолетнее вхождение в сложный духовный мир своих предшественников по литературному ремеслу.
Жизнь и творчество Ф. Фюмана претерпели сложную эволюцию. На сегодняшний день наименее изучены ранние (до 1945 года) и поздние (после 1978–1979 годов) стадии этой эволюции. В 1980 году писатель утверждает, например, что стихи он начал сочинять, «как только научился писать. Они составляли необходимую основу моего существования». С. Хермлин, прочитавший опубликованные в годы войны стихотворения Ф. Фюмана, писал по этому поводу: «В них заметна была стилизация под античность: это вполне устраивало нацистов, но за этим — отдадим автору должное — скрывались и иные, лучшие тона. Фюман выступал в этих стихотворениях без героической позы, в них ощущался протест и темный, скрытый страх, не Юнгер был там со стальными грозами, а Тракль с его образом человечества на краю огненных бездн» [3] .
3
Стефан Хермлин. «Франц Фюман». — В кн.: С. Хермлин. Вечерний свет. Избранная проза. М., Радуга, 1983, с. 305.
Многие произведения Фюмана заняли почетное место в литературе ГДР для детей и подростков: «В поисках волшебной пестрой птицы» (1960), «Забавный букварь зверей» (1962), «Сказки Шекспира» (1968), «Дымящиеся крупы лошадей в Вавилонской башне» (1978), «Сказки по заказу» (70–80-е годы). Фюман умел так филологически глубоко и художественно проникновенно разрабатывать известные мифологические и сказочные сюжеты, что многие его произведения способны в равной мере увлечь как ребенка, так и взрослого: «Рейнеке-Лис» (1964), «Деревянный конь. Сказание о гибели Трои и о странствиях Одиссея» (1968), «Песнь о нибелунгах» (1971), роман «Прометей. Битва титанов» (1974) и многие другие произведения.
В эстетических поисках Ф. Фюмана очень важное место занимает доклад перед студентами Берлинского университета имени Гумбольдта «Мифический элемент в литературе» (1974). На наш взгляд, самое важное в этом докладе — попытка писателя выявить и показать на основе анализа текстов разных столетии духовную сущность искусства, которую Ф. Фюман и называет «мифическим элементом». «Мифический элемент», или духовная сущность искусства, — это то, что делает искусство незаменимым для человека в сущностном плане, который отнюдь не идентичен с эстетическим планом. «Мифический элемент» в литературе есть не что иное, считает Ф. Фюман, как объективированный и обобщенный в художественных образах индивидуальный опыт миллионов отдельных людей, многих поколений. Человек двойствен по своей природе, Поскольку он существо биологическое и в то же время он немыслим вне общества. Двойственная — природно-биологическая и общественно-социальная — природа человека находится в постоянном, большем или меньшем, внутреннем противоречии, которое самим человеком далеко не всегда отчетливо ощущается. Отображение в художественных образах этого противоречия и вытекающих отсюда конфликтов — вот постоянный источник «мифического элемента» в искусстве… Таков в весьма упрощенном изложении ход рассуждений Ф. Фюмана.
Расширяя понятие «мифического элемента» в литературе до объема духовной сущности литературы, Ф. Фюман большое внимание уделял вопросам генезиса этой духовной сущности — отсюда его постоянный и укреплявшийся с годами интерес к мифологии, к сказкам, к различным формам народного эпоса.
В первые послевоенные годы, когда и сам Фюман, и миллионы немцев освобождались от дурмана нацистской пропаганды и постепенно приобщались к марксистско-ленинской идеологии, писателя, естественно, привлекала социальная правда сказки, строго разграничивающая силы добра и зла. Что же касается древней мифологии, извращенной фашистами, то сначала было необходимо развенчать лжемифы вроде «верности нибелунгов» или «исконно германской храбрости Зигфрида». Уже в повестях «Однополчане» и «Эдип-царь» Фюман показал социально-психологический механизм, с помощью которого нацисты создавали лжемифы, разжигавшие национальную вражду и милитаристский дух. Но разве допустимо отказываться от живительного источника народной мудрости, если враг попытался отравить его? Нужно лишь бережно очистить источник и продолжать им разумно пользоваться. Прозаические пересказы Фюмана «Рейнеке-Лис» и «Песнь о нибелунгах» преследуют в первую очередь именно такую, «очистительную» цель. При всем филологически бережном отношении к источникам писатель ставил своей задачей выявление социально-классовой подоплеки средневекового народного эпоса.
Для написания романа «Прометей. Битва титанов» писатель использовал разные источники: тексты Эсхила, Гесиода, Гомера, Аполлодора и др. Но все это пропущено через творческую фантазию, сведено к единому многоплановому сюжету и подано в форме мифологического романа. Критики сравнивают «Битву титанов» с романом «Иосиф и его братья» Т. Манна. Война богов и титанов под пером Фюмана обрела реальность и поэтическую наглядность. Выступление Прометея против тирании Кроноса, а затем и Зевса изображено Фюманом как вступление на арену истории качественно нового миросозерцания. Миф служит писателю для того, чтобы показать, как происходит поворот к этому новому, как возникновение и осуществление в жизни принципов гуманизма связано с непримиримой борьбой с отжившими формами мировой истории.
Отношение Фюмана к мифу — глубоко творческое, художническое, не просто культурно-просветительское. Он не ограничивается одной какой-то версией мифа или компиляцией из нескольких дошедших версий. Он вживается в отдаленную эпоху, вскрывает ее социальные, идеологические и психологические механизмы, обнаруживает за мифологической или сказочно-эпической оболочкой определенные социально-психологические модели, в которых переплавлен многовековой человеческий опыт, сохраняющий актуальность и в наши дни. Фюман озаряет привлекшие его мифологические сюжеты своим художническим видением, проясняет неясные места, заполняет «лакуны» и пробелы в мифах, «романизирует» и «беллетризирует» повествование, продумывает и выстраивает композицию, вносит необходимые ему и отсутствующие в оригинале эпизоды и детали. И все это — при бережном отношении к первооснове, ядро которой по существу остается сохраненным, хотя общий смысл нового произведения, естественно, модернизируется и лучше вписывается в современную систему художественных ценностей, чем дошедшие до нас фрагменты и зачастую противоречивые версии того или иного мифа.
Глубокие раздумья о путях и возможностях развития рода человеческого, о коренных проблемах человеческого бытия, начатые Фюманом в романе-дневнике «Двадцать два дня, или Половина жизни» и особенно в романе «Прометей», были продолжены затем в рассказах, опубликованных в сборнике «Возлюбленный утренней зари» (1978), рассказе «Сети Гефеста» (1979), радиопьесе «Тени» (1984), «балете» «Цирцея и Одиссей» (1984), сборнике рассказов «Саянс-фикчен» [4] (1981) и т. д. Идейно-художественная проблематика этих произведений весьма разнообразна. Так, например, в романе «Прометей» и, пожалуй, еще злее в «Саянс-фикчен» Фюман показывает те тупики, в которые может зайти человечество на пути технической цивилизации, не подкрепляемой развитием системы социально-нравственных отношений, всемерным духовным совершенствованием и ограничением негативных природно-биологических инстинктов. Мифологический ученый-изобретатель и мастер-ремесленник Гефест выковывает Зевсу золотой трезубец для укрепления в новом мире богов, свергнувших власть Кроноса, порядка и законности. Зевс, становящийся с помощью Гефеста «громовержцем», находит совсем иное применение смертоносному оружию, извергающему разрушительные молнии. С помощью молний и грома он не только оберегает «порядок» на Олимпе, но и создает строго иерархическую державу. «Блага» в олимпийском «государстве» распределяются в зависимости от умения приближенных к Зевсу богов приспособиться к недостаткам, прихотям и самодурству своего владыки. Появляются опальные боги, доносчики и прихлебатели, появляется и «оппозиция». И лишь титан Прометей, хорошо помнящий кровавый опыт прошлого (господство Кроноса), усвоивший уроки настоящего (господство Зевса) и умеющий провидеть будущее, находит выход из тупика «бессмертной», но безнадежно застывшей олимпийской цивилизации. В рассказах сборника «Саянс-фикчен» проблемы, диалектично и психологически мотивированно разработанные в романе «Прометей», спроецированы в некое близкое или отдаленное историческое будущее. Главным для писателя становится грозное предупреждение против тех опасностей, которые может принести с собой пренебрежение духовными и материальными ценностями прошлого, наивная вера в то, что технический прогресс может упразднить нравственные и духовные ориентиры, уже найденные в ходе тысячелетних поисков человечества — даже если эти поиски шли путем бесконечных проб и ошибок («Бумажная книга Пабло»). Любопытная «перекличка» между «божественным ясновидением» Прометея и будущей «машиной времени» возникает, например, в рассказе «Обморок». Ясновидец Прометей в романе Фюмана способен прозревать будущее лишь до определенного момента. Когда он сам должен принять решение, от которого будет зависеть исход событий, он временно лишается этого дара. В рассказе «Обморок» речь идет об изобретении своеобразной «машины времени», которая предсказывает человеку все, что тот совершит в будущем. Казалось бы, человек, узнавший подобным образом о своих будущих поступках, должен либо стать апатично-безвольным, либо пытаться бунтовать, совершая поступки, не предсказанные «машиной времени». Фюман демонстрирует разные модели человеческого поведения, показывает и полное отчаяние, приводящее к разрушению личности. И все же писатель верит, что в конечном итоге человека ничто не собьет с пути — ни негативный опыт прошлого, ни стремление превратить духовную и мыслящую личность в пассивный придаток необозримого технократического механизма. Залогом нравственного здоровья человека и человечества служит не только устремленность к светлым идеалам будущего, но и неисчерпаемый опыт прошлого, уходящего в мифологическую эпоху. О том, что и мифологический опыт может быть весьма поучительным, ярко свидетельствует, например, рассказ «Гера и Зевс», в котором Фюман выстраивает убедительную художественную модель родовых взаимоотношений мужчины и женщины, не изменяющих своих биологических функций в ходе обозримой человеческой истории; модель, созданная писателем, отнюдь не абстрактна: развитие взаимоотношений Геры и Зевса показано в рамках деспотической «олимпийской» иерархии, находившейся в состоянии своего становления и закрепления. Совершенно потрясают рассказы «Уста пророка» и «Марсий», где проблемы духа и власти, раскрытые на безупречном мифологическом материале, приобретают крайне актуальное историческое и современное наполнение. Мифологический жизненный опыт в подаче Ф. Фюмана оказывается поистине неисчерпаемым.
4
Фюман использует искаженное — фонетическое — написание Saians-fiktschen вместо правильного science-fiction, чтобы подчеркнуть, что он не пытался овладеть строгими правилами популярного жанра, а писал по-своему.
С годами работа Фюмана с мифами становилась все виртуознее и изящнее; он теперь уже не только стремился допускать как можно меньше вольностей при контаминации различных версий мифа и заполнении сюжетных «лакун», но, постигая логику «мифических» взаимоотношений, создал свои варианты тех или иных мифов, нередко оговаривая в специальных комментариях, что вынудило его отклониться от известных версий данного мифа. По такому принципу построены, например, самые поздние произведения Фюмана: сборник рассказов «Ухо Дионисия», киносценарии, радиопьеса «Тени» и даже «балет» «Цирцея и Одиссей». В двух последних произведениях исходным моментом служит один и тот же мифологический сюжет: пребывание Одиссея и его спутников на острове Эя, где обитала «сладкоречивая и светлокудрая дева Цирцея», дочь Гелиоса, волшебница, обращавшая заезжих путешественников в ленивых и равнодушных лемуров.