Избранное

Цзинь Ба

— Лучше уж играли бы! Вы всегда так горячитесь, когда говорите о политике! — не вытерпев, воскликнула хозяйка дома Мадлен. При слове «политика» лицо ее приняло насмешливое, презрительное выражение. Это была женщина средних лет, в прошлом жена графа, а после революции — содержательница тайного игорного дома.

Дантон опустил голову и, протянув руку, коснулся напудренной щеки Мадлен.

— Ты права, Мадлен, — проговорил он. — Твой мир так мал, в нем нет места для этой чертовой политики. — Он сел. — Ну что ж, сыграем! — Он сгреб карты, взял

их веером в руки и шутливо произнес: — На что будем играть? Если я выиграю, сегодня ночью ты спишь со мной, идет?

— Идет! — со смехом откликнулась Мадлен. — Но ты выиграй сначала. — И добавила себе под нос: — Что это до сих пор нет Эро?

— Дантон, — взволнованно перебил Филиппо. — Тебе не кажется…

— О чем ты? — Дантон резко поднял голову и взглянул на Филиппо.

— Тебе не кажется, что твое положение опасно? Тебе нужно перехватить инициативу! — Сверкающий взгляд Филиппо был устремлен на Дантона, он обдумывал план выступления.

Вопреки ожиданиям Филиппо Дантон расхохотался и продолжил игру, как ни в чем не бывало.

— Ты слишком переоцениваешь Робеспьера, — проговорил он. — Он не посмеет тронуть и волоска на моей голове.

— Но как ты можешь позволить так долго топить Париж в крови, Дантон? — Демулен взволнованно ходил по комнате, его бледное лицо исказилось от боли, карие глаза беспокойно блуждали. — Нужно покончить с этим кровавым режимом. Мы должны воспользоваться случаем и устранить Робеспьера.

— И сделать это как можно скорей, — вставил Филиппо. — Тебя поддержат все монтаньяры!

Слушая их, Дантон продолжал играть с Мадлен. Внезапно он расхохотался.

— Мадлен, я выиграл! — Потом отложил карты и проговорил в ответ: — Вечно вы торопитесь! Сейчас еще не время. Вы ведь утверждаете, что меня поддержат монтаньяры, что меня поддержат войска, что меня поддержит народ. На что же тогда осмелится Робеспьер?

— Разве Эбера не поддерживал народ? Но на чувства народа не всегда можно рассчитывать. И разве не Камиль был первым, кто ратовал за революцию? А сейчас… — возмущенно произнес Филиппо.

— Эбер? Я давно знал, что их песенка спета, они зашли слишком далеко. Я согласен с выступлением Камиля в газете. Камиль, ты ходил сегодня к месту казни, расскажи, что ты там видел. — Дантон продолжал игру. Время от времени он поднимал голову и бросал взгляд на Филиппо и Демулена или поглядывал на беседующих в уголке двух молодых женщин: Луиза как раз рассказывала Люсиль об их жизни в Севре.

Камиль заговорил:

— Там было полно народу. Место для зрелищ, прямо театр. Множество людей пришли посмотреть, как взойдет на эшафот редактор «Пер Дюшена». Но было на удивление мало бедняков. Я прошелся по нескольким улицам, почти везде царила скорбь. Простолюдины шли молча, понурив головы, будто действительно умер их хороший друг. Вот уж не думал, что Эбер обладал такой притягательной силой, — медленно и печально говорил Демулен.

— Раз народ недоволен казнью Эбера, мы должны воспользоваться этим и начать действовать, — поспешно проговорил Филиппо, ухватившись за эту мысль. Похоже, он обдумывал это уже давно.

— Устранение Эбера — дело хорошее, одним препятствием стало меньше. Что же касается Робеспьера, то мне еще нужно подумать. На этот раз нам следует быть осторожнее, — в раздумье произнес Дантон, откладывая карты.

— Осторожнее? Дантон заговорил об осторожности! — Демулен плечом прислонился к стене и с насмешкой продолжал: — До этого я слышал от тебя только о храбрости, всегда только о храбрости.

— А теперь я устал и не хочу подражать дурному примеру Робеспьера, — пренебрежительно проговорил Дантон, пожимая плечами. — И потом, говорят, что в Париж вернулось немало роялистов и жирондистов… — Он не успел договорить, ему помешала Мадлен.

— Тише! Кто-то пришел!

Мадлен услышала звук шагов и встала, чтобы посмотреть, кто идет. Но посетитель был уже в комнате.

— Эро! — радостно воскликнула Мадлен.

Эро де Сешель легким быстрым шагом вошел в комнату, мурлыча под нос какую-то фривольную песенку. Увидев присутствующих, он громко воскликнул:

— Вот вы все где! Я пришел как нельзя кстати. Мадлен, мы будем играть, я сегодня при деньгах! — Он подошел к карточному столику и сел. Все смотрели на него. Ему, как и Демулену, было тридцать четыре года — на год меньше, чем Дантону, но по сравнению с Дантоном он выглядел совсем юным. Он был хорош собой, озорная усмешка никогда не сходила с его лица.

— О чем идет речь? — с удивлением проговорил он. — Вы опять говорите о Робеспьере? Черт его возьми, это вечно непроницаемое лицо, ледяной тон. Я его просто ненавижу! — Он нахмурился и скорчил презрительную гримасу, но тут же выражение его лица изменилось и он приветливо окликнул хозяйку: — Мадлен, подсаживайся скорей, вчера я остался в проигрыше, сегодня хочу отыграться!

Мадлен, улыбаясь, села к столу.

— Эро, ты откуда? Что нового? — спросил Дантон.

— Нового! Черт побери! Все тот же Робеспьер! — Эро нахмурился, слова его дышали сарказмом. — Я только что прослушал в клубе речь о неподкупности. Робеспьер говорил, что вся эта жадная до удовольствий шваль, которая только хлещет вино, проматывает деньги в карты и набивает брюхо, — враги республики, он заявил также, что слишком мешкают с казнями! Вы понимаете, что он хотел этим сказать? Робеспьер хочет сам повязать фартук и взять в руки метлу, чтобы очистить Париж.

— О-о-о! — испуганно вскрикнула Луиза, сидевшая в углу комнаты.

Дантон поспешно подошел к ней. Демулен и Филиппо изменились в лице.

— Эро, это не выдумка — то, что ты сейчас сказал? — озабоченно спросила Люсиль, широко раскрыв глаза.

— Какая уж тут выдумка, такая же истина, как и то, что сегодня полетели головы эбертистов. — Эро, усмехаясь, поднял голову, но сразу же снова опустил ее и, уставившись в карты, которые держал в руках, спросил Мадлен, какова ее ставка.