Избранное
Шрифт:
— Бесстыжая! На старости лет приходится за тебя краснеть! — запричитал он, прикрывая лицо ладонями. — О, горе! Ладно же, позорься и дальше! Делай что хочешь!..
Кости застыли в руках игроков: все почуяли неладное, но никто не хотел вмешиваться! Одни поднялись со своих мест, другие продолжали сидеть, бессмысленно глядя перед собой.
Теперь, когда все было сказано, Хуню даже обрадовалась.
— Это я бесстыжая? Не заставляй меня говорить о твоих делишках! Каким только мошенничеством ты не занимался! А я оступилась первый раз в жизни, и то по твоей вине: мужчину нужно женить, а женщину выдавать замуж. Ты прожил на свете
— Твою свадьбу! — Лицо Сые побелело, в нем проснулся былой задор. — Да я скорее сожгу этот навес!
— Хорошо же! — Губы Хуню дрогнули, голос зазвучал угрожающе: — Тогда я уйду отсюда! Сколько дашь мне денег?
— Деньги мои, сколько захочу, столько и дам! — огрызнулся старик, стараясь скрыть досаду и огорчение.
— Твои? А кто помогал тебе все эти годы? Не будь меня, ты бы все добро роздал проституткам! Совесть надо иметь!
Она нашла глазами Сянцзы.
— Скажи ему хоть ты что-нибудь!
Однако Сянцзы молчал.
Глава пятнадцатая
У Сянцзы чесались руки, но не драться же со стариком или с женщиной! Сейчас от его силы не было никакого проку, а хитрить он не умел, да и все равно их не перехитришь. Он мог, конечно, бросить Хуню и уйти. Но теперь, после того как она разругалась с отцом и решила последовать за ним, он не мог ударить в грязь лицом перед людьми. Ведь рикшам казалось, что Хуню ради него шла на великую жертву. Он не знал, что сказать, и ждал развязки.
Отец и дочь высказались, говорить больше было не о чем, и теперь они с ненавистью смотрели друг на друга. Рикши не знали, чью сторону принять, и предпочитали не вмешиваться. Молчание становилось тягостным. Гости, игравшие в мацзян, чувствовали, что надо бы как-то помочь делу, по ограничивались общими фразами. Уговаривали хозяев не горячиться, потолковать спокойно, уладить все по-хорошему. Их уговоры, конечно, ни к чему не при-воли, да и не могли привести, по гостям это было глубоко безразлично. Раз ни одна из сторон не идет на уступки, что тут может поделать посторонний человек? Лучше всего вовремя убраться восвояси!
Не дожидаясь, пока все разойдутся, Хуню ухватилась за господина Фэня.
— Господин Фэнь, может, в вашей лавке найдется место для Сянцзы дня на два? Мы скоро устроимся и не будем вас стеснять… Сянцзы, иди за господином Фэнем, а завтра мы все обсудим! Знай одно: за ворота этого дома я выеду только на свадебном паланкине! Господин Фэнь, поручаю его вам, с вас завтра и спрошу.
Господин Фэнь вздохнул; ему не хотелось впутываться в это дело, но как откажешь хозяйской дочке?
— Я и сам никуда не денусь, — буркнул Сянцзы, торопясь уйти.
Бросив яростный взгляд на старика, Хуню убежала в свою комнату, заперлась и заревела во весь голос.
Господин Фэнь и другие гости уговаривали Лю Сые пойти к себе, успокоиться, но старик, призвав на помощь все свое достоинство, попросил гостей остаться и выпить еще рюмку-другую.
— Ничего не случилось, друзья, просто каждый из нас теперь будет жить, как хочет, — она сама по себе, а я сам по себе. Она мне больше не дочь. Пусть уходит! Всю жизнь я слыл порядочным человеком, а эта дрянь меня опозорила! Случись такое лет
Приличия ради, гости задержались еще немного и поспешили разойтись — подальше от неприятностей!
Сянцзы еще раньше ушел в лавку господина Фэня.
Дальнейшие события разворачивались с необычайной быстротой. Хуню сняла на улице Маоцзяван две комнатушки с окнами на север. Сразу же нашла обойщика, велела ему оклеить потолок и стены белыми обоями, а господина Фэня попросила написать свадебные иероглифы, которые развесила у входа в комнаты. Затем она заказала разукрашенный звездами паланкин, наняла шестнадцать музыкантов, но решила обойтись без позолоченных фонарей и без свадебного распорядителя. Так же срочно ей сшили наряд из красного шелка. Хуню хотела управиться с делами еще в старом году, чтобы к пятому дню нового года все было готово. Свадьба была назначена на самый счастливый шестой день. Таким образом, Хуню все устроила сама, а Сянцзы велела только купить для себя к свадьбе все новое: ведь такое событие бывает раз в жизни!
Но у Сянцзы оставалось всего пять юаней.
— Как же так? Я сама дала тебе тридцать! — удивилась Хуню.
Сянцзы пришлось рассказать, что произошло с ним в доме Цао.
Хуню смотрела на него, вытаращив глаза, верила и не верила.
— Ладно, некогда мне с тобой ссориться. Вот держи пятнадцать юаней! Но смотри мне, оденься как полагается жениху!
Шестого числа Хуню села в свадебный паланкин. С отцом она не простилась, ее никто не сопровождал и не поздравлял — ни родственники, ни друзья.
Под звуки праздничных гонгов свадебный паланкин проследовал через ворота Сюаньумынь и дальше через Сисыпайлоу, вызывая зависть даже у состоятельных людей, не говоря уже о лавочниках.
Сянцзы, одетый во все новое, плелся за паланкином. Лицо его было краснее, чем обычно, на голове еле держалась маленькая атласная шапочка с помпоном. Он все видел и слышал, но, казалось, ничего не понимал и не знал, где он и что с ним творится.
Из угольной лавки Сянцзы сразу переселился в комнаты, оклеенные белоснежными обоями, и это было непостижимо! Прошлое представлялось ему грудами угля, и вдруг из этого черного прошлого он неизвестно как попал в ослепительно белую комнату, увешанную кроваво-красными поздравительными иероглифами. Ему казалось, что все это сон, что над ним просто подшутили. Гнетущая тоска и беспокойство не покидали его.
В комнате стояли стол, стулья и кровать, перевезенные от Хуню, печка и кухонный столик, в углу метелочка для пыли из разноцветных куриных перьев. Стол и стулья были ему знакомы, а печку, кухонный стол и метелочку он увидел впервые. Старая мебель напомнила ему прошлое. А что ждет его впереди? С тревогой он думал о том, что все распоряжаются им как хотят. Он остался прежним, и вместе с тем в его жизнь вошло нечто новое. Это было так странно и страшно! Он не узнавал себя. Ему ничего не хотелось, его огромные руки и ноги, казалось, не умещались в этой комнатушке. Словно большой красноглазый кролик, которого посадили в тесную клетку, тоскливо смотрел он из окна на улицу: нет, даже самые быстрые ноги не унесут его отсюда!