Избранное

Шэ Лао

— Куда ты? — спросил Лао Чэн.

— В «Жэньхэчан», куда же еще? — В этих словах прозвучали обида, стыд и отчаяние. Ему оставалось только покориться! Все пути для него были отрезаны, остался один — к Хуню, этой уродине. Как он заботился о своей чести, как хотел выбиться в люди! И все ни к чему… Видно, ему суждена эта горькая участь!

— Ладно, иди, — согласился Лао Чэн. — Я могу подтвердить при Ванэре: ты ничего не тронул в доме господина Цао. Иди! Будешь поблизости, заглядывай. Если мне подвернется что-нибудь, буду иметь тебя в виду. Я провожу Ванэра. Уголь там есть?

— И уголь и дрова — все в сарае на заднем дворе.

Сянцзы взвалил узел с постелью на плечи

и вышел.

Снег на улице уже не был таким чистым, как ночью: посреди дороги он был примят колесами и подтаял, а по обочинам его разрыхлили копыта вьючных лошадей. С узлом на плечах, ни о чем не думая, Сянцзы шел и шел, пока не очутился перед «Жэньхэчаном». Он решил войти сразу, так как знал: стоит ему остановиться — и не хватит смелости переступить порог. Лицо его горело. Он заранее придумал, что скажет: «Я пришел, Хуню. Делай как знаешь! Я на все согласен».

Увидев Хуню, он несколько раз повторил про себя эту фразу, но так и не осмелился произнести ее вслух — язык не слушался.

Хуню только что поднялась, волосы ее были растрепаны, глаза припухли, темное лицо покрывали белые жировики, словно у общипанной замороженной гусыни.

— А, Сянцзы! — приветливо сказала она, и глаза ее заулыбались.

— Вот пришел, хочу взять напрокат коляску!

Опустив голову, Сянцзы смотрел на снежинки, еще не растаявшие на его ногах.

— Поговори со стариком, — тихо сказала Хуню, кивнув на комнату отца.

Лю Сые сидел перед большой печью, в которой горел огонь, и пил чай. Увидев Сянцзы, он спросил полушутя:

— Ты жив еще, парень? Совсем забыл меня! Посчитай-ка, сколько дней не показывался! Ну, как дела? Купил коляску?

Сянцзы покачал головой, сердце его сжалось от боли.

— Дашь мне коляску, Сые?

— Снова не повезло? Ладно, выбирай любую! — Лю Сые налил чашку чая. — На, выпей!

Сянцзы принял чашку и стал пить большими глотками, стоя перед печью. От горячего чая и тепла его потянуло ко сну. Он поставил чашку и уже собрался уходить, когда Лю Сые остановил его.

— Погоди! Куда торопишься? Ты пришел кстати. Скоро день моего рождения. Я хочу поставить праздничный навес, пригласить гостей. Так что ты пока не вози коляску, помоги мне. Они, — Лю Сые кивнул на рикш во дворе, — народ ненадежный. Я не хочу их просить, — сделают кое-как. Ты лучше управишься. Сам знаешь, что делать, тебе говорить не надо. Сначала убери снег, а в полдень приходи на гохо [20] .

20

Гохо — блюдо китайской кухни; мелко нарезанное сырое мясо, рыбу и овощи гости варят сами, погружая в кипящий бульон.

— Хорошо, Сые.

Сянцзы решил: раз уж он возвратился сюда, нужно во всем подчиняться отцу и дочери. Пусть делают с ним, что хотят. Он покорился судьбе.

— Ну, что я тебе говорила? — обратилась к отцу подоспевшая Хуню. — Второго такого не найдешь.

Лю Сые улыбнулся. Сянцзы опустил голову.

— Идем, Сянцзы, — позвала его Хуню. — Я дам тебе денег, купи хорошую бамбуковую метлу. Нужно побыстрее убрать снег: сегодня придут делать навес.

Когда они вошли к ней в комнату, она, отсчитывая деньги, тихо проговорила:

— Не робей! Постарайся угодить старику! И все будет в порядке!

Сянцзы ничего не ответил. Сердце его окаменело, ни о чем. не хотелось думать. Пройдет день, и ладно. Есть еда — поест, будет чай, — попьет, найдется работа — поработает. Лишь бы были заняты руки и ноги.

Как осел, который вертит

жернова, он ничего не хотел ни знать, ни понимать — не бьют, и то хорошо! Но в то же время он не мог смириться. Как ни старайся все забыть, от тоски никуда не денешься. За работой он забывался на время, но едва выдавалась свободная минута, как его начинало душить нечто расплывчатое, бесформенное, как морская губка. Душа его была переполнена этим чувством, вызывающим тошноту. Пересиливая себя, он работал до изнеможения, чтобы потом забыться тяжким сном. Ночи отдавал сну, дни работе. Он походил на живого мертвеца. Подметал снег, ходил за покупками, заказывал карбидные фонари, чистил коляски, переставлял столы и стулья, спал, ел и пил, стараясь ни во что не вникать, ни о чем не задумываться. Угнетало его лишь это «нечто», похожее на морскую губку.

Снег во дворе был убран, а на крыше дома он сам постепенно растаял. Пришли мастера. Договорились сделать праздничную пристройку во весь двор, с карнизом и перилами. Ее должна была разделять стеклянная перегородка, чтобы на ней можно было развесить картины, шелковые свитки с поздравительными надписями. Все деревянные проемы решили обтянуть красной материей. Перед главным и боковым входами старик Лю решил повесить гирлянды, а кухню устроить на заднем дворе. Он хотел шумно отпраздновать день своего рождения, но для этого нужно было все подготовить заранее, и прежде всего — помещение.

Дни стояли короткие, и до сумерек мастера успели только поставить навес, затянуть его материей и сделать перила; развесить картины и украшения над дверями они обещали на следующее утро. Это очень рассердило Лю Сые, он даже посинел от злости. Но делать было нечего. Лю Сые послал Сянцзы за фонарями и велел поторопить повара, опасаясь, как бы и тот его не подвел. К счастью, с угощением все оказалось в порядке, старик зря волновался.

Не успел Сянцзы выполнить это поручение, как Лю Сые послал его к соседям занять на день мацзян [21] комплекта три-четыре. Кто же справляет день рождения без веселой игры? Сянцзы принес мацзян и снова был послан — на этот раз за патефоном: на празднике должна быть и музыка! Так Сянцзы пробегал без передышки до одиннадцати часов. Он привык возить коляску, но от этой беготни устал гораздо больше. К вечеру он едва передвигал ноги.

21

Мацзян — азартная игра в кости.

— Хороший ты парень! — сказал Лю Сые. — Молодец! Будь у меня такой сын, я бы умер спокойно. Иди отдыхай, завтра найдутся другие дела.

Хуню, стоявшая в стороне, подмигнула Сянцзы.

На следующее утро мастера пришли снова. Повесили картины с эпизодами из «Троецарствия» [22] : «Три сражения с Люй Бу», «Сражение у Чанбаньпо», «Лагерь в огне» и другие; главные герои и второстепенные — все были верхом, с пиками в руках. Лю Сые остался доволен картинами. Вскоре привезли мебель. Под навесом поставили восемь стульев с чехлами, расшитыми красными цветами. Праздничный зал находился в средней комнате — там стояла эмалевая курильница и подставки для свечей. Перед столом положили четыре красных коврика.

22

Имеется в виду исторический роман известного средневекового писателя Ло Гуаньчжуна. См.: Ло Гуаньчжун. Троецарствие. Гослитиздат, М., 1954.