Избранное
Шрифт:
Когда доктор Севелла получил извещение от одного из госпиталей города Будапешта, что там согласны взять его на службу в качестве ординатора, ему осталось только продать двух коров и часть мебели. Луэгера дядя Филипп подарил доктору Недьеши.
— Мне опять двадцать два года! — сказал дядя Филипп, получив документ о назначении на место ординатора.
Здесь кончается третий роман из жизни дяди Филиппа. В дальнейшем я расскажу о четвертом романе Филиппа Севелла. Заглавие этого четвертого романа будет таково: «Война одного военного врача против империалистической войны».
На берегу
Тиса, как нас учили в школе, самая венгерская река.
Вода Тисы — это мы изо дня в день слышали в сказках и песнях — лучшая вода в мире. В Тисе водится самая вкусная в мире рыба. На берегу Тисы рождаются самые храбрые в мире солдаты, растут самые красивые в мире девушки и звучат самые печальные в мире песни.
Тиса находится на расстоянии четырех часов езды от Берегсаса. Так определяли расстояние в Берегсасе, когда я был ребенком: час езды, два часа езды. Это означало два часа езды на крестьянской телеге. Такое измерение расстояния нельзя, конечно, называть очень точным. Потому что путь, который крестьянская телега проезжает в час, зависит от качества дороги, от силы лошадей, от их состояния и не в малой степени еще и от того, сколько встретится кабаков. В данном случае четырехчасовая езда означала двадцать с лишним километров.
Одним словом, Тиса была недалеко от нас; и все-таки, к стыду своему, должен признаться, что до двенадцатилетнего возраста я не видел Тисы, не пил воды из нее и не ел ухи с красным перцем, сваренной на ее берегу. Но наконец я получил возможность не только увидеть Тису, но даже и переплыть ее. Отец мой, собравшись ехать в деревню Намень, решил взять с собой и меня. А Намень находится на берегу Тисы.
У отца в Намени были важные политические дела. Дела эти были неприятные. Трудно поверить, но это было так: наменьцы захотели сажать табак.
Как всем известно, на территории Венгерского королевства разведение и обработка табака, а также и торговля табаком является государственной монополией. Табаководство очень выгодное занятие. Поэтому разрешение на посадку табака получают почти исключительно те крестьяне, которые во время выборов голосуют за правительственных кандидатов. В тех округах, которые посылают в парламент депутатов-независимцев, почва для культуры табака непригодна.
Наменьцы были сторонниками Ураи. На их шелковом знамени гордо красовалась надпись:
НАМЕНЬ НЕ ОТСТУПАЕТ ОТ 48 ГОДА! [20]
От 1848-го наменьцы не отступали, и все же им взбрело на ум заняться разведением табака. А население деревень на берегу Тисы обладало такой особенностью, что если оно вбивало себе что-либо в голову, то даже топором этого оттуда не выбьешь. Наменьцы написали письмо Имре Ураи за сто двенадцатью подписями. В письме они просили своего депутата добиться для них у правительства разрешения на посадку табака.
20
То есть от социально-политических требований революции 1848 года.
Исполнить их желание Ураи не мог. Депутат-независимец не мог обращаться с просьбой к тем, кого он всегда называл лакеями Вены, бесхребетными
Поэтому наменьцев надо было убедить, что их желание недостойно венгров-независимцев, и, если возможно, доказать им, что разведение табака не так уж выгодно, как они думают. Уездная организация партии независимцев поручила эту щекотливую задачу моему отцу.
Так я попал на берег Тисы.
С тех пор как семья доктора Севелла переехала в Будапешт, Микола со своей матерью, няней Марусей, жили у нас. Я хотел взять с собой к Тисе и Миколу.
Отец пришел в ужас от моей просьбы.
— Ты с ума сошел, Геза? Ехать в Намень с русинским мальчиком!.. Если я стану упрекать наменьцев, что они хотят разводить табак, они ответят мне, что я русский агент.
Свою бричку и лошадей отец продал еще на весенней ярмарке. Теперь нам пришлось ехать на бричке дяди Марковича. Это было не совсем правильно, потому что Маркович был сторонником правительства, а мы ехали по делу независимцев. Когда в пути я поведал отцу свои сомнения на этот счет, старый независимец махнул рукой.
— Если человек хочет жить, — сказал он, — он не должен всегда обо всем думать. Такова жизнь!
В доме наменьского старосты Миклоша Варади отец в течение двух часов вел переговоры с самыми авторитетными хозяевами Намени. Эти два часа я провел под большим шелковичным деревом, сидя с дочерью старосты Илоной Варади на пустой телеге. Мы не играли, только разговаривали. Я говорил мало, но изо рта моей ровесницы Илоны слова неслись потоком.
На Илоне была красная юбка, белая вышитая рубашка и красная жилетка с золотой вышивкой. Носки и туфли у нее тоже были красные. Ее платье, белокурые волосы с васильковым венком на них и ее дыханье распространяли аромат свежего сена. Она говорила, а я молчал, и все же ее серые глаза так уставились на меня, как будто я излагал ей самые умные вещи в мире. Она вынула из кармана юбки незрелые абрикосы и угостила меня. Абрикосы оказались твердыми и безвкусными, косточки внутри были совсем еще белые, и их можно было раскусить.
Илона рассказывала о Тисе, о тисайских русалках, которые своим прекрасным пением и золотыми волосами одурманивают рыбаков. Потом она поведала о старике Бочко о мерзком старом Бочко, с рыбьими глазами, который живет на дне Тисы и только по ночам выходит оттуда на лунный свет для того, чтобы своими ужасными руками, на которых, как у рыб, плавники, перепутать сети рыбаков и продырявить их лодки. Плоты он сажает на мель, а кровожадных щук приводит на те места, где на солнце весело плещутся мелкие караси.
О тисайских русалках я слыхал много раз и раньше. Со стариком Бочко познакомился только сейчас. Сказка ли это? Сказки и песни говорят иногда сущую правду. Например, сейчас я собственными глазами убедился, что на берегу Тисы растет самая красивая в мире девочка.
Когда отец вышел из дома старосты Варади, я сразу понял по его лицу, что если наменьцы не получат разрешения на разведение табака, то изменят свои политические убеждения. Мне стало больно при виде отца — он словно постарел за эти два часа и как будто еще больше сгорбился.