Избранное
Шрифт:
На «Вилле» стало очень тихо; одна Луиза старалась не заснуть. Изредка они взглядывала на покойника, который напоминал ей мужа — у него тоже была борода, хотя и не такая длинная. Она вспомнила также свою деревню и подумала о том, как проведет наступающий день. После обеда она будет свободна и сможет уйти. Подумала она и о Грюневальде: как это хорошо, что он предложил посидеть возле покойника и уступил ему свою кровать.
Примерно в половине второго тишина была нарушена тарахтеньем подъезжавшего экипажа, а затем перебранкой с извозчиком и нервным постукиванием тросточек по мостовой. Потом извозчик уехал и стал слышен приглушенный разговор, который никак не кончался, хотя ключ торчал уже в замке. Наконец стук
— Ну, как наш покойник? — спросил он шепотом.
— Все так же.
— Ты не спала?
— Нет, я писала письмо Люсьену. Своему сынишке, — пояснила она. — Он живет в Рамбуйе, у моего дяди.
Кончиком языка она лизнула уголок конверта, который не приклеился.
— Правда, для семилетнего мальчика он прекрасно пишет? На кляксу не обращайте внимания, это нечаянно.
И она показала ему открытку, которая действительно была написана недурно; особенно удались мальчику дата и обращение «Дорогая мама».
— Ничего не скажешь, — заметил Грюневальд. — Из автора послания определенно вырастет адвокат. К тому же он замечательный мальчик. В прошлом году он был первым учеником в классе.
— Откуда вы знаете? — удивилась Луиза. Она сама не замечала, что без конца рассказывает о своем сыне.
— Но в этом году дело хуже, — продолжал немец. — Пришел новый ученик, наверное очень умный.
Луиза смотрела на него в изумлении.
— О, я еще многое знаю. Но сначала один поцелуй, — сказал Грюневальд, протягивая руку к ее талии неопределенным движением школьника, готового в случае необходимости отпереться, сказать, что он ничего такого не думал. Но она побледнела и сжала губы.
— Нет. Нельзя. Вспомни о нем.
И она направилась к двери.
— Ну, не сердись, Луиза, я пошутил, — оправдывался Грюневальд слегка охрипшим голосом. — Иди скорее спать, ведь ты, наверное, очень устала.
И она ушла.
Немного сконфуженный, он еще, как дурак, пожелал ей доброй ночи, когда она закрывала за собой дверь.
Девушки здесь совсем не такие, как рассказывают в Бреслау, подумал он, и ему стало жаль, что он уступил свою кровать.
Он сел около Бризара и вскоре заснул.
Только Луиза еще не спала и все думала, думала, прижимаясь к Алине, которая даже не почувствовала, что кто-то лег к ней в кровать.
Утром в восемь часов, когда все еще спали, кроме Алины и Грюневальда, приехали два человека с тележкой, чтобы забрать тело Гюстава Бризара. Алина постучала в дверь комнаты супругов Брюло, и мадам спросила, не вставая, что ей надо. Алина сообщила, что приехали за господином Бризаром, на что госпожа Брюло сказала: «Ну и прекрасно». Алина повела мужчин в комнату Грюневальда, и они положили труп на тележку с большими колесами. Когда покойника погрузили, Алина пригласила обоих мужчин в кухню и предложила им по стакану вина. Они выпили, посулили солнечный день и уехали, толкая тележку. Иностранец, встретив их, задумался бы, чем торгуют эти двое так рано и почему они не расхваливают свой товар, как это делают другие разносчики.
Во время обеда Бризар еще был жив в памяти постояльцев, и за столом о нем говорили невероятно много. Было высказано мнение, что и он все же не был свободен от недостатков. Так, например, у него были слишком радикальные взгляды, и он всегда считал себя правым, когда спорили о политике. Однако добродетелей у него оказалось куда больше, и наконец все согласились, что он и в самом деле был замечательным парнем. Вопрос о том, что же, собственно, явилось причиной его рокового поступка, также подвергся основательному обсуждению. Госпожа Дюмулен считала, что виной всему несчастная любовь. Госпожа Брюло полагала, что тут кроется что-то другое, а господин Брюло, подмигнув остальным, спросил госпожу Жандрон, что думает об этом она. Луиза, подшит первое блюдо, бросила на Грюневальда быстрый взгляд, означавший: «Мы оба дежурили около него». Она ведь не знала, что он спал.
Затем пошли пространные рассуждения о казнях, поводом опять послужило гильотинирование Марии-Антуанетты, о котором шла речь накануне и к которому теперь решительно вернулась госпожа Дюмулен, считая, что господин Брюло был недостаточно наказан за свои необдуманные слова. Тщательно взвесив все «за» и «против» существующих форм смертной казни, большинство сошлось на том, что китайский способ сажать на копье все же самый ужасный. Однако, по словам госпожи Дюмулен, персов тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Бескровный американский способ вызвал всеобщее одобрение. В заключение был затронут деликатный этический вопрос: нужна ли французам смертная казнь или ее следует отменить? Дамы высказывались за пожизненную каторгу, господин Брюло, напротив, придерживался мнения, что всякий сброд время от времени надо смело уничтожать. Окончательный вывод был таков, что смертная казнь — отвратительный пережиток варварства и в принципе заслуживает осуждения, но с ней приходится мириться, как с неизбежным злом. Золотой луч солнца упал из окна на стол — предсказание людей с тележкой оправдалось.
После обеда Луиза ушла. Она решила навестить полузабытую подругу, служившую консьержкой где-то в предместье; они дружили, когда еще был жив муж Луизы. Недалеко от пансиона она встретила Грюневальда, стоявшего у витрины бакалейного магазина. Он попросил разрешения проводить ее немного, и она согласилась.
Луиза, как всегда, была в черном, и ее честную голову покрывала скромная шляпка. Хотя светило солнце, она взяла с собой зонтик, а платье крепко придерживала рукой, не приподнимая от земли, невинно и целомудренно.
Грюневальд тоже выглядел вполне прилично, хотя было видно, что он прибыл из северных краев, по меньшей мере из Рейсселя, ближайшего от Парижа города, где говорят по-немецки; госпожа Брюло тщетно пыталась научить его завязывать галстук как положено. Все на нем было добротное, но явно присланное родителями из Бреслау — какие-то чудные брюки, а пиджак застегивался посредине на крупные пуговицы, каких в Париже уже никто не носил. И действительно, время от времени на его имя приходили большие пакеты, довольно легкие по весу и оклеенные красными и желтыми бумажками.
Подруга жила далеко, и в Тюильри они сели на скамейку немного отдохнуть. Деревья уже зеленели, и дети пускали в пруду кораблики.
Показался мальчик лет двенадцати, за ним следом шла очень молоденькая девушка с грудным ребенком на руках. Трудно было сразу определить, имел ли мальчик какое-нибудь отношение к девушке, так как он шел не оборачиваясь, с независимым видом. Он сел на скамейку, на которой сидели Луиза и Грюневальд, лишь после того, как убедился, что все остальные скамейки заняты. Девушка села рядом с ним, и ребенок заплакал. Он жалобно попискивал в такт успокаивающему баюканью.