Избранное
Шрифт:
— Документы индийской религии привлекают и в то же время отталкивают меня. В них, как в дурмане, есть что-то притягательное и пугающее. Все эти йоги и маги покорили естественную жизнь не пламенной любовью к свободе, а молчаливой, холодной ненавистью к жизни. Источник индийских религиозных упражнений — глубочайший пессимизм.
В ответ на напоминание Г. Яноуха об интересе Шопенгауэра к индийской философии религии:
— Шопенгауэр — мастер языка. Этим определяется и его мышление Его непременно нужно читать ради одного только языка.
Увидев у Г. Яноуха томик стихов Михаэля Мареша [171] :
— Я
— Вы не принимаете всерьез чешских анархистов?
— Это очень трудно. Эти люди, которые называют себя анархистами, так милы и приветливы, что нельзя не верить каждому их слову. Но в то же время — именно из-за этих особенностей — нельзя верить, что они действительно могли бы стать этакими разрушителями мира, как они утверждают.
171
Мареш, Михаэль — чешский поэт, с которым Кафка познакомился в конце 1909 года, после чего они вместе посещали собрания левых анархистов «Klub mladych», выступавших главным образом против милитаризма и клерикализма, и союза «Vilem K"orber», выступавшего против политического и экономического угнетения рабочих. М. Мареш — автор небольших воспоминаний о Кафке «Wie ich Franz Kafka kennenlernte» («Как я познакомился с Францем Кафкой»), опубликованных в книге Клауса Вагенбаха «Franz Kafka. Eine Biographie seiner Jugend». В приводимой записи речь идет о вышедшем в 1920 году сборнике стихотворений «Pfichazi'm z periferie» («Я прибыл с периферии»).
— Вы, значит, знаете их лично?
— Немного, Очень милые, веселые люди.
В связи с выходом нового номера издаваемого Карлом Краусом [172] журнала «Факел»:
— Он великолепно разделывает журналистов. Только заядлый браконьер может быть таким строгим лесничим.
О маленьких, блестяще написанных эссе Альфреда Польгара [173] , часто появлявшихся на страницах «Прагер тагблатт»:
172
Краус, Карл (1874–1936) — австрийский писатель, публицист. В 1899 году основал журнал «Факел» («Die Fackel»), с 1911 года он являлся его единственным автором (до 1936 года вышло 922 номера журнала).
173
Польгар, Альфред (1875–1955) — австрийский писатель, критик.
— Его фразы так гладки и приятны, что чтение Альфреда Польгара воспринимаешь как своего рода непринужденную светскую беседу и совсем не замечаешь, что на тебя, собственно говоря, влияют и воспитывают тебя. Под лайковыми перчатками формы скрывается твердая, бесстрашная сила содержания. Польгар — маленький, но деятельный маккавеец в стране филистеров.
Возвращая Яноуху книгу стихотворений Франсиса Жамма [174] :
174
Жамм, Франсис (1868–1938) — французский поэт.
— Он так трогательно-прост, так счастлив и силен. Жизнь для него — не эпизод между двумя ночами. Он вообще не знает темноты. Он и весь его мир надежно укрыты во всемогущей длани божьей. Как дитя, он обращается к боженьке на «ты», словно к члену своей семьи. Потому он и не стареет.
По поводу романа Альфреда Дёблина «Три прыжка
— Это большое имя среди новых немецких романистов. Кроме этой его первой книги, я знаю только несколько небольших рассказов и странный любовный роман «Черный занавес». Мне кажется, Дёблин должен воспринимать зримый мир как нечто абсолютно несовершенное, и творчески дополнить этот мир призвано его слово. Это мое впечатление. Но если вы будете внимательно его читать, вы придете к тому же.
О книге Альфреда Дёблина «Черный занавес, роман о словах и случайностях»:
— Я не понимаю этой книги. Случайностями называют стечение событий, причинность которых неизвестна. Но без причинности нет мира. Поэтому случайности существуют, собственно, не в мире, а лишь здесь. (Кафка дотрагивается левой рукой до лба.) Случайности существуют только в нашей голове, в нашем ограниченном восприятии. Они — отражение границ нашего познания. Борьба против случайности — всегда борьба против нас самих, борьба, в которой мы никогда не можем стать победителями. Но об этом в книге ничего нет.
— Вы, значит, разочаровались в Дёблине?
— В сущности, я разочаровался только в самом себе. Я ожидал чего-то другого, чем то, что он, вероятно, хотел дать. Но упорство моего ожидания так ослепило меня, что я перепрыгивал через страницы и строчки, а к концу — через всю книгу. Поэтому я ничего не могу сказать о книге. Я очень плохой читатель.
В трех воскресных номерах «Прагер прессе» публиковалось сочинение Франца Блея [175] «Великий литературный зверинец». Автор описывал различных писателей и поэтов как рыб, птиц, кротов, зайцев и т. д. О Кафке было сказано, кроме всего прочего, что он особая птица, питаюищяся горькими корнями. О Франце Блее Кафка заметил:
175
Блей, Франц (1871–1942) — австрийский писатель и критик. Его сатирическая книга «Bestiarium literaricum, das ist: Genaue Beschreibung derer Tiere des literarischen Deutschlands» вышла в 1920 году. Расширенное издание ее вышло в 1924 году под названием «Das grosse Bestiarium der modernen Literatur».
— Это давнишний приятель Макса Брода. Блей — человек огромного ума и остроумия. Когда мы собираемся вместе, мы очень веселимся. Мировая литература дефилирует перед нами в подштанниках. Франц Блей гораздо умнее и значительнее того, что он пишет, И это совершенно естественно, ибо это только запись разговоров. А путь от головы к перу намного длиннее и труднее, нежели путь от головы к языку. Тут многое теряется. Франц Блей — восточный рассказчик историй и анекдотов, по ошибке попавший в Германию.
О сборнике стихотворений Иоганнеса Р. Бехера:
— Я не понимаю этих стихов. Здесь такой шум и словесная толчея, что никак не уйдешь от себя самого. Слова превращаются не в мосты, а в высокие непреодолимые стены. Все время натыкаешься на форму, так что к содержанию вообще не пробиться. Слова не сгущаются здесь в язык. Это вопль. И только.
О двух книгах Г.-К. Честертона — «Ортодоксия» и «Человек, который был Четвергом»:
— Это так весело, что можно почти поверить, будто он нашел бога.
— Смех для вас признак религиозности?
— Не всегда. Но в такое безбожное время нужно быть веселым. Это наш долг. Когда «Титаник» шел ко дну, его оркестр продолжал играть. Так отчаяние лишается почвы.
— Но судорожная веселость гораздо грустнее, чем открыто выраженная грусть.
— Верно. Но грусть безысходна. А речь идет о надежде, об исходе, о будущем — только об этом. Опасность длится лишь одно маленькое, ограниченное мгновение. За ним — пропасть. Если преодолеешь ее, все станет иначе. Все дело в мгновении. Оно определяет жизнь.