Избранное
Шрифт:
С товарищами из штаба было сложнее. Все пятеро незнакомые, все городские, из Боки, серьезные, даже хмурые люди, всегда запятые. Постоянно они куда-то уходили, а возвращаясь, тотчас закрывались в своей комнате. Входить туда было нельзя. Там всю ночь горел свет, слышался громкий разговор, похожий на спор, и что-то дробно стучало; женщины, прибиравшие в комнате, объясняли, что это стучит какая-то машина, на которой тот, очкастый, «печатает буквы». В комнате неизменно находился кто-нибудь из штаба, никогда она не оставалась пустой; окно, по наблюдениям Йоши, открывали всего два-три раза, и то ненадолго. В эту комнату заходили бойцы из батальона, стоявшего в Нижних Кривошиях, заходили и некоторые крестьяне и целыми вечерами там о чем-то разговаривали. Иногда усаживались и в большой комнате у огня. Йоша, если урывала свободную минутку, забивалась куда-нибудь
Этой ее настороженности хватило, однако, всего на две-три недели. Ее детское сердце и ясный ум подсказали ей, что эти люди и незваные гости, что приходили сюда раньше, не одно и то же. Да и дед, дядя и пожилые, серьезные крестьяне относились к ним иначе. И мало-помалу эти люди в ее сознании — ибо она должна была как-то определить их место, а они не подходили под ее представления о людях — стали в один ряд с сердарами и воеводами, про которых она знала из песен о Герцеговинском и Кривошийском восстаниях против турецкого владычества. На ее суждения и поведение влияло еще кое-что: любопытство и желание получить оружие. Пришельцы принесли с собой в Еловый Дол частицу того мира, в котором жили сами, — несколько предметов, каких она раньше не видела, иные обычаи, иную манеру речи, иные лица и запахи; все это как бы открывало перед нею окошко в неведомый мир, лежащий по ту сторону гор, обступивших Еловый Дол.
С темп, в хибарке, она уже познакомилась и часто заходила туда. Она знала имя и прозвище каждого бойца, знала, откуда он родом и чем занимался до войны, в каких боях участвовал, где отличился и за что получил замечание. Знала, кто что умеет и что он за человек, знала, что башмаки у всех износились, что курить нечего, что солому, на которой они спят, надо сменить, так как она превратилась в труху, и что вечная картошка им надоела. Знала, что один из бокелей ночью на посту стрелял без надобности и поднял тревогу, приняв лисицу, попавшую в капкан, за противника; что повар Никола не чистит фасоль как следует; что итальянские винтовки не такие, как наши, но пулеметы у них лучше, — обо всем этом она, как равная с равными, говорила с ними. В известном только ей тайнике она хранила пустые гильзы, десяток патронов и еще кое-какие военные штучки — части испорченного пулемета — и горела желанием пострелять из винтовки. Она даже предлагала одному бойцу ведерко молока и эти части за то, чтобы он дал ей разок выстрелить. Высокий хмурый кривошиянин только посмотрел на нее сверху, серьезно и внимательно.
— Откуда у тебя патроны? — спросил он, взял патрон, оглядел со всех сторон, положил в свой патронташ и, не взглянув на нее, ушел в хибарку. Повар обещал ей показать, как стреляют из пулемета, но она все не могла понять, серьезно он это говорит или шутит, как обычно.
Итальянцы, которые после прихода отряда не показывали носа, получили на этих днях подкрепление и перешли к наступательным действиям. Сначала они били из пушек по нижним селам, а потом пошли в атаку и сожгли дома, расположенные поблизости от дороги. Женщины запричитали, старики, которые не могли носить оружия, озабоченно нахмурились, из домов выносили вещи, а скотину перегоняли через горы в отдаленные села, куда переправлялось и продовольствие. Отряд был на позициях. В Еловом Долу целыми днями готовили еду для бойцов, мололи кукурузу и варили мясо. Йоша уже не выпускала скотину из хлева, она чистила так много картошки, что кровь выступала из пальцев, а вечером, как только смеркалось, носила еду в отряд. Потом она начала ходить туда и днем, а вернувшись, рассказывала женщинам и старикам о положении на передовой: кто атакует, а кто отступает.
Так продолжалось с неделю. Обстановка стала серьезной. Итальянцев было много, они напирали со всех сторон, а в отряде кончились боеприпасы. На третий день из Верхних Кривоший прибыла подмога — группа пожилых крестьян в одежде совсем невоенного вида. Первым делом они потребовали ужин, погрелись у костра и только тогда словно нехотя отправились на позиции, расположенные в горах над Еловым Долом. Оттуда они еще перед рассветом сообщили, что не могут воевать без еды, и Йоша по глубокому снегу потащила им хлеба и мамалыги. Этого им оказалось мало. Так было и весь следующий день: с крестьянами хлопот было больше, чем с целым отрядом. На второе утро она уже не застала их на позиции — группа отступила, не дожидаясь рассвета. В окопах на снегу осталась только разбросанная солома и стреляные гильзы.
Итальянцы били из пушек и пулеметов по нижним кривошийским селам. Слышно было, как им отвечают редкие винтовочные выстрелы. Внизу разгорался бой. Артиллерия начала перебирать одну за другой вершины, окружающие Еловый Дол.
Утренний туман рассеялся. Йоша осмотрела долину и итальянские укрепления на противоположном склоне, и ей показалось, что итальянцы зашевелились. Она вгляделась пристальней и увидела, как какие-то черные точки движутся по снегу, спускаясь в долину. Йоша оставила еду, которую несла, и бросилась назад. По склону, сбегающему к Еловому Долу, она скатилась почти кувырком и ворвалась в штаб в тот момент, когда двое штабистов, худые и заросшие, с красными от недосыпания глазами, завтракали жиденькой похлебкой. Они тотчас выскочили из-за стола.
Долговязый тощий парень с черными усами, которого называли комиссаром, кинулся к дверям, дважды выстрелил в воздух и побежал наверх к окопам. Йоша едва поспевала за ними. Все, кто мог носить оружие, бежали следом.
Они успели вовремя занять позицию и открыли огонь как раз в тот момент, когда итальянцы уже поднимались по простреливаемому склону. Их очень скоро заставили скатиться в долину. Итальянские позиции на той стороне долины затянуло туманом, так что можно было преследовать итальянцев вплоть до самых их укреплений, и Йоша, все время бежавшая рядом с комиссаром, сама того не замечая, участвовала в схватке.
Они просидели в окопах до вечера, а когда их сменили бойцы из отряда, вернулись в Еловый Дол. Трофеи — два десятка винтовок, пара пулеметов, патроны и кое-что из обмундирования и обуви — распределили среди бойцов; досталось кое-что и караульному взводу, выстроившемуся перед штабом.
Йошу тоже вызвали. Комиссар оглядел ее и вытащил из сваленной в кучу амуниции плащ с капюшоном, штаны и ботинки, которые никому не годились. Нагнулся, достал еще ремень, офицерский, с портупеей, и протянул ей. Одежда и ботинки были велики, как и прежде; но ремень, портупея и шапка придавали Йоше военный вид — и это окончательно покорило ее детское сердце, и она так привязалась к отряду, словно он стал для нее второй семьей.
С тех пор она вертелась в отряде — особенно вокруг штабных и комиссара, — словно маленький благодарный щенок. Начались морозы, скот уже не гоняли на пастбище, часть его перевели в дальние села, а то, что осталось, таяло с каждым днем. И у Йоши дел поубавилось. Она постоянно находила предлоги зайти в помещение штаба, подолгу сидела у бойцов караульного взвода, помогала чистить оружие, приносила пищу и новости и всегда каким-то образом попадалась на глаза комиссару, но тот ее, похоже, перестал замечать. Партизаны научили Йошу стрелять из винтовки, она уже знала об оружии столько же, сколько знает каждый боец; в отряде ее привыкли считать своей, и она, разнося почту, делая сотню разных мелких дел, стала его незаменимой составной частью: неофициальным связным и хозяйкой в штабе. Если требовалось провести кого-нибудь на позиции самым надежным и близким путем, Йоша была тут как тут; нужно срочно передать какую-нибудь почту, отнести караульному шинель или еду, Йоша опять оказывалась под рукой — «эта маленькая Йоша Маркова», как ее теперь называли.
Три вещи беспокоили ее. Одна, за которую она сама себя корила, но с которой никак не могла совладать, — это ее любопытство. Две другие от нее не зависели, и тут ничего нельзя было поделать: комиссар и товарищи из штаба не обращали на нее внимания, точно не замечая ее совсем, как и омладинцы [6] из нижних сел. Дважды комиссар заставал ее, когда она трогала его вещи: один раз пишущую машинку, другой — бинокль. Оба раза он ничего не сказал, убрал вещи, а на нее и не взглянул. Иногда она спохватывалась, что разглядывает планы и книги, которые должна была только сложить или прибрать в сторонку, чтобы накрыть на стол, и каждый раз давала себе зарок отделаться от этой своей дурной привычки, но безуспешно. И, наконец, в селе ее, видимо, все еще считали ребенком, и не было способа доказать, что она уже взрослая. В самом деле, омладинская организация забыла о Еловом Доле, где было всего два дома, а из ребят побольше — только Йоша.
6
Члены антифашистской молодежной организации. — Здесь и далее примечания переводчиков.