Избранное
Шрифт:
В одном из боев комиссар был ранен. Его на носилках принесли в Еловый Дол — пуля пробила бедро. Рана не казалась тяжелой, а он не хотел, чтобы его тащили в госпиталь, и остался лежать в штабе на единственной кровати. Пришел врач, перевязал рану, дал кое-какие лекарства и ушел. Йоша, оказавшаяся тут же, выслушала его наставления и, так как товарищи из штаба были заняты своими обязанностями и часто отлучались, уход за больным лег на ее плечи. Она приносила раненому еду и питье, научилась заваривать чай, разводить марганцовку, не касаться бинтов руками и менять компрессы на больной ноге. Мало-помалу лекарства, оставленные доктором, и походная аптечка в холщовой сумке, висевшая в штабе на гвозде, полностью перешли в ее ведение, к ней начали обращаться и бойцы — за каплями от зубной боли или аспирином, который они принимали, когда их донимал
Состояние комиссара между тем ухудшалось. Видимо, пуля задела кость, но он по-прежнему отказывался от госпиталя. Лежа он слушал радио, давал Йоше читать «Голос Орьена», разговаривал с ней. Санитарка из Главного госпиталя, которая, чередуясь с врачом, навещала комиссара, принесла Йоше белый халат и пополнила ее медицинские познания. Так продолжалось два месяца. Йоша за это время научилась читать и, читая про себя, шевелила губами.
Когда в начале весны, пользуясь первыми теплыми днями, итальянцы предприняли новое наступление, комиссара, который не мог двигаться, пришлось перевести в госпиталь по ту сторону горной цепи. Туда же перебрались и почти все из Елового Дола — в том числе дядя Радивое со своим семейством. Йошу в это время уже считали бойцом, она вошла в десятку, охранявшую комиссара.
Летом я встретил Йошу Маркову в Главном госпитале.
Ей еще не исполнилось и шестнадцати, но это была уже серьезная девушка, санитарка, которая знала свои обязанности и строго их выполняла. Она не позволила мне войти в палату в ботинках и сесть на койку раненого. Йоша измеряла и записывала температуру, перевязывала раны, давала лекарства, кормила тех, кто не мог есть сам. С ранеными — людьми беспокойными, нервными и старшими по возрасту — она держалась, как с равными или даже младшими, увещевала и корила их. Говорила о «товарищах, которые на позициях сражаются, мерзнут и голодают, пока мы здесь лежим в госпитале», о «народе, который отказывает себе во всем, чтобы госпиталь имел достаточно продовольствия», о «первой задаче раненого — как можно скорей выздороветь и вернуться к исполнению своего долга». «Пойми это, товарищ», «Будь сознательным, товарищ», — говорила она раненым, читала им статьи из «Борбы» и повторяла высказывания комиссара госпиталя. Йоша сотрудничала в стенной газете и, по всей вероятности, была уже членом омладииской организации.
Положение наше было не из лучших. Продовольствия не хватало, боеприпасов — тем более, армия постепенно отступала, а итальянцы и четники жали все сильнее. Об этом поговаривали в селах, да и среди раненых, которые на досуге имели больше времени подумать. Но Йоша об этом и слушать не хотела — она постоянно пребывала в состоянии воодушевления. Каждый хотя бы малейший успех — взятый в плен тщедушный итальянец или захваченная винтовка — был в ее представлении победой, достойной прославления. О Ростове, Харькове, Триполи и Сингапуре — городах, названия которых она и выговорить-то путем не умела, — она говорила так, будто жила в них. Послушать ее, получалось, что Красная Армия уже чуть ли не вышла к нашей границе, а партизанская армия была под самой Веной. В нашей скорой победе она не сомневалась, а тем временем с утра до ночи выполняла самую тяжелую и самую грязную работу и перевязывала гноящиеся раны. Когда выпадала свободная минута, она читала раненым «Вести», мучилась над какими-то брошюрами и статьями, с трудом понимала их и с еще большим трудом училась по ним. Вечером, когда все уже спали, она сидела у коптилки с книгой на коленях и, изо всех сил нажимая карандашом, переписывала из книги в тетрадь целые страницы. В хорошую погоду она на лугу перед госпиталем танцевала коло с товарками и выздоравливающими. А была середина 1942 года — одного из самых тяжелых. На ней и еще нескольких омладинках, комиссаре и враче держался весь госпиталь.
В середине лета, когда отряд отступил, оставив тяжелораненых с санитарками у крестьян, Йошу взяли в плен итальянцы. О ней и о раненых донесли четники. Так как она показалась итальянцам еще ребенком, ее не расстреляли, а посадили в тюрьму и заставили мыть коридоры. Она воспользовалась этим и стала передавать из камеры в камеру и родственникам заключенных поручения и письма, пока ее не поймали с поличным и не заперли в одиночке. После капитуляции Италии, как только представился случай, она бежала из тюрьмы.
В Еловом Долу ее встретили как старого, опытного и закаленного борца, каким она, впрочем, и была. Ей тогда исполнилось семнадцать лет. Она была членом партии и вела среди населения то легальную, то нелегальную работу, смотря по тому, отступала или возвращалась армия. Когда партизанские части снова вернулись в эти края перед самым освобождением, она была уже взрослой девушкой. Волосы коротко подстрижены, подобраны под шапку. Ходила она в зеленой итальянской форме, с итальянским карабином, двумя гранатами, пистолетом и кожаной сумкой. Некоторое время она состояла при штабе Бокской бригады в качестве омладинского политработника и с этой бригадой дошла до северной границы, где ее ранило в руку. Демобилизовавшись, вернулась в свой район в чине командира взвода. Она работала в районной молодежной организации, в милиции, в системе здравоохранения и даже заведовала конфискованной лавкой. Видя, что ей не хватает образования и знаний, товарищи послали ее на омладинские политические курсы в Цетинье. Это было два года назад. Там я и видел ее в последний раз.
Она позвонила у дверей, я открыл, и она вошла. Старательно вытерла пыльные туфли о коврик.
— Здравствуй, — сказала она и тряхнула мою руку.
— Здравствуй, Йоша, откуда ты? — спросил я; мы прошли в комнату и сели.
— Как ты? — спросила она.
— Хорошо, а как ты, Йоша? — ответил я. — Откуда ты приехала?
— Да вот, приехала на какие-то курсы, — сказала она и встала, чтобы посмотреть книги на полках. — Много книг у тебя, — удивилась она. — Все прочитал?
— Нет, Йоша, — признался я. — Времени нет.
— Верно, — согласилась она. — И я не успеваю… а все-таки в этом году прочла кое-что, — сказала она и принялась перечислять названия книг.
Разговор не клеился: мы долго не виделись. К тому же Йоша была человеком сдержанным и никак не могла освоиться. Она и никогда-то не была словоохотливой — говорила краткими, отрывистыми фразами. Я с интересом разглядывал ее. Она чувствовала себя неловко в незнакомой квартире, сидела на кончике стула, едва касаясь рукой стола, и озиралась вокруг. Я старался заставить ее рассказать о себе, мы перешли к воспоминаниям, и лед был сломан.
Я гадал, сколько ей может быть лет. Когда началась война, ей было пятнадцать, значит, сейчас ей должно быть года двадцать три. Выглядит она старше. На ней короткое, плохо сшитое платье из кремового ситца с красными цветочками. Лето, жара, но она все-таки надела серый суконный жакет, напоминающий военную куртку, и ежилась в нем, точно стыдясь того, что под тонким платьем обозначаются формы тела. На ногах у нее носки и туфли со стоптанными каблуками. Волосы коротко подстрижены, не завиты и висят прямыми прядями, лицо загорелое, загрубевшее от ветра, а руки шершавые, крупные, сильные и влажные.
С тех пор как мы виделись в последний раз, на курсах в Цесинье, она снова работала в районе, среди молодежи, и в числе первых пошла на строительство дороги, которую молодежь прокладывала в Боснии. Она осталась там все три срока — поехала ранней весной, а вернулась поздней осенью, с последними. Неоднократно ее объявляли ударницей, и значков у нее теперь столько, что она их и не носит, остались дома.
С осени до весны она работала помощником референта по социальным вопросам — нужно было, чтобы кто-то, пользующийся авторитетом у партизан, занялся инвалидами и семьями погибших. Когда она покончила с этим, надо было обойти села, началась перепись скота, а крестьяне отнеслись к мероприятию с недоверием. Весной пришла директива создать бригады для строительства другой, еще более важной дороги в Боснии. Йоше поручили организовать бригады по всему району, а потом надо было ехать с ними — и она поехала. Нужно было перебросить на работы вблизи Белграда вторую смену — и Йоша так и осталась с бригадой до конца лета. Затем она работала по снабжению, которое никуда не годилось, так как им занимались бывшие торговцы, а теперь вот приехала на курсы по задругам [7] и экономике — в районе основываются задруги.
7
Сельскохозяйственные кооперативы.