Избранное
Шрифт:
— Видишь, значит, ты не гонишься за деньгами.
— Мне осточертела такая жизнь; я тоже хотел бы иметь мотоцикл и разъезжать с тобой повсюду.
— И вывалить меня в канаву, — улыбнулась она и посмотрела на меня. — У тебя есть гитара, — продолжала она. — Почему бы тебе не попробовать играть в оркестре?
— Сам не знаю.
— Я вот ничего не понимаю в музыке, не умею ни петь, ни играть. Но тебя ведь недаром прозвали Пабло, все уверяют, что ты прирожденный музыкант.
В этот вечер мы не пошли на танцы. Все говорили о прошлой ночи и о Лили,
— Вот кто гонится за деньгами, — сказала Линда, — и подвернись ей какая-нибудь возможность…
— У нее чудесные вечерние туфельки.
— У Лили? Голодала, чтобы купить их.
Тогда я спросил Линду, почему это девушки так не любят друг друга. Линда засмеялась, но тут же нашлась:
— Ты даже заметил, какие на ней туфельки. Может, вы и целовались?
— А вы с ней похожи, — сказал я. — Ты тоже хочешь разбогатеть.
Я вспомнил, как в прошлом году шатался вечерами по городу с веселой компанией, а потом пел в остерии. Странно создан человек, подумал я. Сколько времени прошло, а кажется, что все это было вчера.
— Чему ты улыбаешься? — спросила Линда.
— Представляю, что сказали бы мои приятели с Корсо, если бы я вдруг разбогател.
— Но ведь ты немножко уже разбогател.
Мы посмотрели друг на друга.
— Тебе этого мало?
— Одно от другого неотделимо, — ответил я. — Идут рука об руку. Утром на вокзале я чувствовал себя счастливым. Мне даже не хотелось возвращаться домой.
Линда сказала:
— Тебе хмель в голову ударил. — Потом прибавила: — Куда же это ты заходил сегодня утром?
— Знаешь, кто у него был сегодня? — спросил я Линду. — Это ты поставляешь ему женщин?
— Каких женщин?
Я рассказал про девушку в берете. Линда только плечами пожала.
— Это обычные выдумки Амелио. Пусть себе делает что хочет.
— Она просто уродина.
Линда проговорила:
— Пойдем отсюда.
Мы вышли. На улице Линда сказала:
— Прижмись крепче, мне холодно.
Так мы шли, тесно прижавшись друг к другу, а когда я говорил, губы мои касались ее волос.
— Не зайти ли нам еще куда-нибудь? — предложил я.
Линда молчала и только сжимала мою руку.
— Верно, с Лили ты так же вот гулял тогда? — сказала она.
Я старался замедлить шаг, мне хотелось, чтобы улица эта тянулась бесконечно. Мы вышли на площадь и остановились.
— Может, пойдем в остерию? — сказал я.
Линда ответила:
— А ты ведь не знаешь, где я живу? Обещай, что сразу уйдешь, тогда зайдем ко мне.
Пока мы подымались по лестнице, кровь стучала у меня в висках. Я без конца целовал ее, здесь было совсем темно. Линда сказала:
— Входи.
Она зажгла свет в просторной и пустой прихожей. Там стоял только шкаф и пахло новой материей.
— Днем здесь работают портнихи, — сказала Линда. Потом погасила электричество. Из глубины сквозь стеклянную дверь лился слабый свет уличных фонарей. — Комната у меня не больше шкатулки.
Мы прошли через темную прихожую. Линда открыла дверь и включила свет. Я вошел вслед за ней.
В эту ночь она меня все наставляла: нужно жить спокойно и стараться ни от кого не зависеть. Ни от кого.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — сказал я ей.
— Ну, мать и сестры другое дело, — ответила Линда. — Не надо себя так настраивать. — И добавила, что Амелио этого никогда не делал. Вот почему ему и удалось скопить денег на мотоцикл. — Можно пить, — сказала она, — и ходить куда угодно. Но если у тебя есть дом, то надо возвращаться домой. У тебя есть гитара, — продолжала Линда, — и магазин.
— Что толку? — сказал я. — Вот смотри, Амелио все потерял.
— Оставь Амелио в покое, ты ведь его не знаешь по-настоящему, — говорила Линда. — Амелио молодец, ты за него не волнуйся. Незачем себя так настраивать. И нечего его жалеть.
Я спросил, почему она не хочет признаться, что была близка с Амелио.
— Потому что это неправда, — ответила она. — Просто мы встречались, а больше ничего не было.
— Видела, что у него с ногами?
Линда сжала мою руку и промолчала. Я спросил шепотом:
— А у тебя он бывал?
— Не все ли равно, — сказала Линда. — Уж поверь, на твоем месте Амелио не стал бы задавать такие вопросы.
Потом она налила мне чаю, вскипятив воду на маленькой плитке. В комнате было темно, и только электрическая плитка бросала красный отблеск. Провожая меня, Линда не зажгла света. В дверях обняла и шепнула:
— Завтра в кафе.
И опять я уходил на рассвете. Трамваи еще не ходили, лишь слышался их отдаленный звон. Было очень холодно, фонари уныло раскачивались на ветру. Глядя на Торре Литториа, я подумал о Лубрани и о том, что он делает. Может, он снова напился. Чего только в этих особняках не происходит. Линда, наверно, сейчас уже уснула. «Так счастлив я уже никогда не буду!» — беззвучно кричало все во мне. Но площадь была безлюдна, я мог бы даже заорать.
На вокзал я на этот раз не пошел. На виа Милано была уже приоткрыта дверь кафе. Я завернул туда. Хотелось спать, но было так приятно покурить, вспоминая сегодняшнюю ночь. Я заказал молока, чтобы согреться и подкрепиться. Потом выпил рюмочку граппы.
Что изменилось, думал я, с того времени, как мы были детьми? Разве только то, что жизнь идет и что дом наш везде и нигде, как сказано в Священном писании. И что теперь я пью граппу, но и молоком не брезгаю. Интересно, любит ли Линда молоко? Тут я подумал, что у Линды, как и у всех женщин, должно быть свое молоко. Я представил себе ребенка, который сосет грудь матери, познавшей любовь. И как он пищит, если не дать ему грудь! А я сижу себе в кафе и посмеиваюсь.
Потом в кафе вошли несколько человек с покрасневшими от холода лицами. Какая-то женщина, за ней две зеленщицы с рынка в кожаных фартуках. Кто заказывал рюмку граппы, кто кофе с бренди. Вот появились носильщик и нищие, они топали ногами, чтобы согреться. Обычные лица, сколько их встречаешь на Корсо. Начало светать.