Избранное
Шрифт:
– Прикажут - погоню и скот.
Черный улыбнулся:
– С тобой не соскучишься. Сядь поближе.
– Черный подал список.
– Прицелься к каждому и скажи: подходящий народ для партизанства или нет?
Быстро, но придирчиво оглядел список, сразу же увидел и свою фамилию, и самого Черного, и многих, многих, которых знал лично… Не то что глазами, а вроде руками каждого прощупывал…
Два секретаря райкома партии - Черный и Андрей Бережной, все заведующие отделами райкома и райисполкома, цвет партийного актива: агрономы, механизаторы,
Македонского определили в заместители командира. Отряд дали Константину Николаевичу Сизову. Он командовал местным истребительным батальоном, был ловок, быстр, не робел в любом деле. Не признавал невозможного.
Отряд сразу как бы поделился на две части. Кто пошел в лес из истребительного батальона - держался поближе к Сизову, кто держал власть в прифронтовом районе, угонял скот, спасал добро, эвакуировал семьи - к Македонскому.
И даже стояли группы в разных местах, а связывал их только комиссар - Василий Черный.
Сизов спешил, хотел сразу же взять фашистов на абордаж. Его партизаны на кургузых лошадках врывались в села, через которые уже прошли передовые немецкие части, но куда не дошли оккупационные власти. Под руку попадались обозники, тыловики, они бежали от первого выстрела, и Сизову казалось, что он на коне. В села заходил как хозяин, поднимал над сельским Советом красный флаг и говорил:
– Советская власть жива!
Македонский начинал с мелочей: учил партизан наматывать портянки, натягивать на них сыромятные постолы, вспоминал, как в летних лагерях на войсковом учении быстро строили шалаши, показывал, каким манером разжечь бездымный костер, как ходить по тропам…
Народ у него был равнинный, горы видал только издали Все было интересно и нужно.
Македонский с оглядкой приближался к шоссе Бахчисарай - Бешуй, по которому двигались немецкие обозы - правда, не густо, но с охраной. Присматривался. Разобьет отряд на пятерки, скажет старшему:
– Посиди над дорогой, погляди. Хорошо гляди, а потом все расскажешь.
– Швырнуть гранату дозволяешь?
– Делай, как велел!
Правая рука Македонского - его шурин Михаил Самойленко. Ну и выдержанный человек! Черты лица мягкие, голос глуховатый, но зато умеет ближе всех подобраться к шоссе, да так разглядит немцев, что будто книгу открытую читает. И в лесу свой человек: глаза завяжи, а точно возьмет нужную тропу. Их, таких, при Македонском много. Взять, к примеру, Михаила Горского. Пройдет по каменной круче - песчинка не шелохнется.
А Сидельников - председатель Бия-Салынского Совета? Село за горой и за бором - и дыма с того места, где стоит сейчас отряд, не увидишь, - а он знает все, что там приключается. Треух на затылок и слушает: «Трехтонка ихняя с мертвым грузом!» Или так: «Пехтура идет, усталая». Не слух, а звукоулавливающий аппарат.
Сизов пошумел в предгорье, но только пошумел. Навалилась оккупационная машина
Так жили две половинки рядом. Рядом, но врозь. Сизовцы кинулись было «пошуровать» в Качинской долине, но Македонский решительно воспротивился:
– Рано! Надо бить, а не пугать!
С Сизовым пришел армейский капитан из окруженцев - Андрей Семенов. Вояка, дважды раненный, с орденом. Поглядел он на Македонского и раскричался:
– Отсиживаетесь, даром хлеб жрете! А Севастополь в огне, в крови… мать вашу…
Михаила Андреевича не так-то легко сбить. Он спокойно выслушал капитана, а потом спросил:
– Чего ты хочешь?
– Разреши выйти в Альминскую долину! Я там кое-кому зубы покромсаю.
– Пожалуйста, дорога не заказана!
Комиссар с удивлением посмотрел на Македонского: почему так легко соглашаешься?
Македонский дал капитану опытного проводника, пожелал доброго пути.
Комиссар сказал:
– Слишком горяч.
– Но не из тех, кто с пустыми руками приходит, -заметил Македонский.
Через два дня Семенов вернулся, троих в отряд не довел - убили каратели.
Но Семенов не успокоился, стал подбивать Сизова походом идти под самый Бахчисарай. И Константин Николаевич пошел бы, да кое-что помешало.
3
Задождило. И льет, и льет - сухого места не найдешь. Плащ-палатки повздувались, шуршат.
У костра, бездымного, но жаркого - граб палят, - сбилось с десяток бахчисарайцев. Ближе к огню распаренный Иван Иванович Суполкин - дорожный мастер, друг Македонского.
Рассказывает с захлебом:
– Топаем, значит, а он как даст разрывными. Амба - думаю! Шурую, а селезенка… Весь стал деревянный, негожий. Мамочка моя!
Сидельников - пожилой, морщинистый, сонноглазый, - кротко улыбаясь, перематывает бинт.
– Вон глянь, как шибануло осколком из разрывной… Сидельник, покажь, покажь…
Сидельников улыбается: трави, Иван, время есть!
Ничего особенного не происходило: облазили долину, понаблюдали, а потом немцы их погоняли. Руку поранил, когда сигал с обрыва, - пришлось.
С мест повскакивали от неожиданной стрельбы за горой. Си•дельников навострил свой «звукоулавливающий», встревоженно сказал:
– Никак в Бия-Сала! Точно!
Прибежал Македонский:
– Суполкин и Сидельников! Выяснить!
Отряд по- боевому собрался, готовый на марш, на бой -на что прикажут.
Стрельба продолжалась, но отходила в сторону яйлы и понемногу затихала.
Возвратился Суполкин. Возбужденно докладывает:
– Кавардачок получился - пальчики оближешь! То морячки дали жару!
Обычная история тех дней: взвод матросов выходил из окружения, наголодался и по пути в Севастополь решил заглянуть в деревню Бия-Сала. А там стояли немцы, вот и схлестнулись.