Избранное
Шрифт:
Зовут на НП, к армейской рации.
Генерал Валович, услышав мой голос, накинулся:
– Почему покинул НП?
– Прошу помощи с неба. Дайте штурмовую!
– Замечай время. Сейчас три часа двадцать две минуты. В три пятьдесят будут. Цель?
– Прямо на кордон. Мы южнее на километр.
– Держись… Жди, обозначь себя сигналами.
Сел, устало закурил, затянулся - закружилась голова. Швырнул папироску и встретился глазами с замполитом. Он был в прежнем положении - тревожно ожидающего. А Шалагинов даже вроде бы осунулся от нетерпения. Но молчит.
– Ну, капитан,
– Есть!
Шалагинов не вышел, а вылетел из НП. Уже на площадочке раздавался его зычный голос:
– Командиры рот, ко мне!
– Леонид Сергеевич, давай! Вам на дорогу всего пятнадцать минут. И оттуда, с места, жду открытым текстом и чтобы твой голос: «Константин, мы на месте».
– Я обнял его и оттолкнул от себя.
На НП появился Платонов.
– Андрей, бегом с ротой к высоте девяносто пять и шесть десятых. Замри в укромном местечке. Как только пробомбят наши - на кордон, в атаку!
Платонов поглубже надвинул каску.
– Накромсаем, товарищ подполковник!
Всех разогнал и оказался как в пустоте. Не спускаю глаз с минутной стрелки. Почему она, проклятая, не движется? Поднес часы к уху - тикают. Я то присаживался к рации, то поднимался.
Прошло пятнадцать минут… шестнадцать… Осталось четыре минуты до бомбового удара с воздуха. У, чертовы размазни!…
– Товарищ подполковник, рация!
Я схватил наушники.
– Константин, мы на месте! Константин, мы на месте…
Медленно вышел из НП. Гул моторов и свист реактивных снарядов, вылетавших из леса, что стоял за нашими позициями, слился с бомбовым ударом с неба. Я упал на землю, раскинул руки и… как провалился в небытие. Очнулся от удара в бедро и отчаянного крика Касима:
– Командир, наша на кордон лупит!
Ярко горел лес, за пламенем схлестывались автоматные очереди - наши с вражескими. Я бежал на отметку 95,6. У разбитого батальонного НП увидел Астахова. Он лежал под дубом, низко опустившим опаленные ветки. Острые колени согнуты, под ними расплывшаяся кровь. Сел рядом, снял планшет, из кармана выгоревшей гимнастерки достал партийный билет и офицерское удостоверение. Солдаты из хозроты подносили сюда убитых и клали их рядом с комбатом. Их было много - пожилых и, казалось, уменьшившихся в росте.
Я шел по лесу. Трупы немцев в офицерских и унтер-офицерских погонах. Оружие уже подобрано: успели хлопцы.
Ашот сидел на немецком пулемете «МГ-42», прищурившись смотрел на лес и молчал. Его левый пустой рукав начисто оторван, швы старой раны оголены.
– Надо же, второй раз по одному месту…
– Так повезло же, Ашот-джаным!
Он снял пилотку, вытер лоб.
– Ах, сколько надо похоронок!…
* * *
Наш трофейный «кнехт», машина двухосная, легко проскочил болотце. Мы с Ашотом сразу же увидели - на носилках несут Рыбакова.
Солдаты опустили носилки.
– Убит?
– Тяжело ранен, - ответила сестра.
– Глотни, - Ашот протянул флягу.
Я
– Леонид, ты меня слышишь?
Сестра отстранила меня:
– Не надо тревожить, товарищ подполковник.
Еще подержал руку на плече замполита и пошел к машине.
Подошел Шалагинов.
– Большие потери?
– спросил у него.
– Шесть убитых, четырнадцать раненых вместе с товарищем Рыбаковым.
– Много раз шли на вас?
– Перли валом. Пьяные, очумелые, вон сколько их лежит. А жарко, повздуваются…
– Всех немцев, независимо от звания, похоронить в одной яме и засыпать хлоркой.
* * *
Рвется «кнехт» на большую дорогу. Она, поблескивая асфальтом, бежит вдоль леса за бугор, за которым длинный и покатый спуск к Днестру. Еще одна колдобина - и мы на асфальте.
Встречные грузовики - «студебеккеры» - ревмя ревут, катят на запад; за ними на прицепах подпрыгивают новенькие пушки. Еще одна артбригада РГК? Сколь же их!…
Обгоняем колонны пленных. Скучны, как ржавое железо. Их обходят юркие «виллисы» с важными полковниками, за спинами которых молоденькие адъютанты.
Все во мне словно бы расковалось, расслабло.
Странная штука - чувство выигранного боя. Знаешь, какой ценой досталось, и все-таки не об этом думаешь, не то переживаешь. Невольно подсчитываешь в уме, сколько потерял противник, какое количество взято пленных, сколько немецкой техники попало в наши руки…
Крепкий орешек раскусили. Кордон был забит машинами, пушками, танками, а всякого трофейного барахла не счесть. Только сейчас становится понятно, почему немцы так безумно жали на Астахова. Молодцы хлопцы, хорошо держались, да и сами немцы помогли: желая во что бы то ни стало вырваться из окружения, шли скученно, вал за валом, почти впритык. Под ударом откатывался вал ведущий, напирал на тот, что следовал за ним, и так далее… Одновременно грянули наши - штурмовая авиация, гаубицы и танки, на кордоне поднялась страшенная паника. Бомбы, снаряды находили двойные, а то и тройные цели. Все взрывалось, горело, плавилось, корчилось в огне. Немцы метались, бросались кто куда; большая часть их двинулась через болотце на запад, под автоматы Шалагинова.
Знойный августовский ветер бьет в лицо. Над головой с грохотом и треском проносятся наши штурмовики «ИЛы». «Кнехт» выскочил на бугор. Навстречу огромная мышастая колонна. Она, заняв дорогу, наползала, пошатываясь. Небритые лица с унылыми глазами. Впереди медленно катился «виллис», за смотровым окном я заметил фигуру самого командующего.
Остановил «кнехт» на обочине.
За спиной Гартнова сидели немецкие генералы. Три генерала, не шевелясь, не касаясь друг друга, козырьки фуражек опущены на глаза. На закрылышке маленькой машины каким-то чудом удерживался адъютант командарма, направив ствол автомата в сторону колонны пленных, плетущейся сзади, безвольной, с кривыми шеренгами жмущихся друг к другу оберстов, обер-лейтенантов, майоров, гауптманов…