Избранное
Шрифт:
Я раскурил паризьенку. Директор придвинул мне пепельницу.
— Господин Шпет, — продолжал он, — вообразите заключенного, который смеет прямо с порога заявить вам в лицо, что у вас превосходное заведение, усердные охранники, что сам он вполне счастлив и ничего не желает. В голове не укладывается. У меня это вызвало отвращение.
— Почему же? — удивился я. — Разве у вас и в самом деле не усердные охранники?
— Ну, разумеется, усердные, — ответил директор, — но судить об этом надлежит мне, а не арестанту. Коль на то пошло, в аду не ликуют.
— Разумеется, — поддакнул я.
— Я тогда совершенно вышел из себя,
— А теперь?
— А теперь я с ним смирился, — буркнул директор.
— И тоже его почитаете?
Директор задумчиво поглядел на меня.
— Видите ли, господин Шпет, когда я сижу у Колера в камере и слушаю, как он рассказывает, от него, черт побери, исходит какая-то сила, я бы сказал, надежда, впору самому уверовать в человечество и во все доброе и прекрасное, он и нашего пастора увлекает своими речами, это поистине какая-то липучая зараза. Но, благодарение богу, я трезвый реалист и не верю, что бывают абсолютно счастливые люди. И тем паче — что они бывают в тюрьмах, как мы ни стараемся облегчить жизнь наших поднадзорных. Мы не звери, в конце концов. Но преступники — они и есть преступники. Вот почему я еще раз говорю вам: этот человек может быть очень опасным, должен быть очень опасным. Вы делаете только первые шаги на своем поприще, поэтому будьте вдвойне осторожны, чтобы не угодить в его ловушку, а всего бы лучше для вас вообще с ним не связываться. Разумеется, я просто советую, не более того; в конце концов, вы сами адвокат, вам и решать. Если б только человека не дергали до такой степени в разные стороны. Этот Колер либо святой, либо дьявол, я счел своим долгом предостеречь вас, что и сделал.
— Большое вам спасибо, господин директор, — сказал я.
— Ладно, я распоряжусь, чтобы к вам привели Колера, — вздохнул директор тюрьмы.
Поручение. Беседа с абсолютно счастливым человеком происходила в соседней комнате. Та же обстановка, тот же вид из окна. Я встал, когда охранник ввел доктора h.c. Исаака Колера. Старик был в коричневой арестантской робе, его охранник — в черной форме и смахивал на почтальона.
— Садитесь, Шпет, — сказал доктор h.c. Исаак Колер. Он вообще держался как хозяин, непринужденно и покровительственно. Я в некотором смятении поблагодарил и сел. После чего я предложил арестанту паризьенку, но тот отказался.
— Я бросил курить, — пояснил он, — я решил не упускать возможности сочетать приятное с полезным.
— Это вы тюрьму считаете приятной, господин Колер? — спросил я.
Он удивленно поглядел на меня.
— А вы не считаете?
— Я в ней не сижу.
Он прямо засиял.
— По-моему, здесь прекрасно. Это спокойствие! Эта тишина! Я, надобно сказать, вел крайне рассеянный образ жизни, раньше. Из-за своего треста.
— Могу себе представить, — согласился я.
— Телефона тут нет, — продолжал Колер. — Здоровье у меня заметно улучшилось. Вот поглядите. — И он сделал несколько приседаний. — Месяц назад я бы так не сумел, — гордо пояснил он, — кстати, у нас здесь есть спортивный клуб.
— Знаю, — сказал я.
За окном все так же, полный надежд, прогуливался жирный дрозд, но, возможно, это был уже другой. Абсолютно счастливый человек разглядывал меня с довольным видом.
— Мы с вами встречались.
— Знаю.
— В ресторане «Театральный», который занимает известное место в моей жизни. Вы, помнится, наблюдали, как я играю в бильярд.
— Я ничего не смыслю в бильярде.
— До сих пор?
— До сих пор, господин Колер.
Арестант засмеялся и, поворотясь к охраннику, сказал:
— Мёзер, не будете ли вы так добры, дать нашему молодому другу огня?
Охранник вскочил и вернулся с зажигалкой.
— Конечно, господин кантональный советник, само собой, господин кантональный советник.
Охранник тоже сиял во все лицо.
Потом он снова сел, а я закурил. Доброжелательность обоих порядком меня изматывала. Я бы с удовольствием распахнул большое незарешеченное окно, но в тюрьме это, должно быть, не принято.
— Видите ли, Шпет, — заговорил Колер, — я ничем не примечательный заключенный, только и всего, а Мёзер — один из моих охранников. Превосходный человек. Он посвящает меня в тайны пчеловодства. Я уже сам почти ощущаю себя пасечником, охранник Бруннер — с ним вам тоже не мешало бы познакомиться — обучает меня эсперанто. Мы объясняемся исключительно на этом языке. Можете сами убедиться: бодрость духа, домашняя обстановка, сердечность, мир и покой. Я стал абсолютно счастливым человеком. А раньше? Господи!.. Я читаю Платона в оригинале, я плету корзины, кстати, Шпет, вам не нужна корзина?
— К сожалению, нет.
— Корзины господина кантонального советника — верх совершенства, — гордо подтвердил охранник из своего угла. — Это я научил его плести корзины, и он уже оставил далеко позади всех наших плетельщиков. Ей-богу, я не преувеличиваю.
Я снова выразил сожаление:
— Увы, мне не нужна корзина.
— Жалко, а то я с удовольствием преподнес бы вам корзину.
— Очень любезно с вашей стороны.
— На память.
— Не могу помочь.
— Жалко. Прямо до слез.
Я начал выходить из себя.
— Не могу ли я узнать, зачем меня сюда вызвали? — спросил я.
— Разумеется, можете, — ответил он. — Без сомнения, можете. У меня как-то из головы вылетело, что вы приехали с воли, что вы спешите, что вы заняты. Хорошо, перейдем к делу: тогда, в «Театральном», вы, помнится, рассказывали, что намерены стать самостоятельным.
— Я и стал.
— Да, мне докладывали. Ну и как успехи?
— Господин Колер, — сказал я, — здесь об этом едва ли уместно говорить.
— Значит, плохо, — кивнул он, — так я и думал. А расположена ваша контора в мансарде на Шпигельгассе, верно? Тоже плохо. Еще того хуже.
Это переполнило чашу. Я встал.
— Либо вы скажете мне, чего вам от меня угодно, господин Колер, либо я уйду, — грубо сказал я.
Абсолютно счастливый человек тоже встал, вдруг прямо у меня на глазах сделался могучим, необоримым и вдавил меня обратно в кресло обеими руками, опустив их, словно гири, на мои плечи.
— Не уходите, — сказал он угрожающе, почти злобно.